Меч Предназначения
Шрифт:
Ведьмак неслышно выругался. Войт поставил на квитанции размашистую закорючку, потом поковырял в ухе чистым концом пера.
– Надеюсь, теперь на свалке будет покой? А, ведьмак?
– Должен. Там был только один риггер. Правда, он мог успеть расплодиться. Риггеры обоеполые, как улитки.
– Что еще за сказки? – Гербольт искоса глянул на него. – Для размножения нужны двое, то бишь самец и самка.
Или риггеры плодятся, словно блохи или мыши из гнилой соломы в матраце? Каждый дурак знает, что нет мышей и мышиц, все они одинаковые и выводятся сами из себя и из гнилой
– А улитки вылупляются из мокрых листьев, – вставил секретарь Перегрибок, все еще занятый складыванием монет в столбики.
– Каждый это знает, – согласился Геральт, дружелюбно улыбаясь. – Нет улитов и улитиц. Есть только листья. А кто думает иначе, тот ошибается.
– Довольно, – обрезал войт, подозрительно глянув на него. – Хватит трепаться о червях. Я спросил, не может ли у нас на свалке снова что-нибудь вылупиться, и будь добр ответить. Ясно и кратко.
– Примерно через месяц надо бы проверить, лучше всего с собаками. Маленькие риггеры не безопасны.
– А ты бы не мог взять это на себя, ведьмак? Относительно оплаты договоримся.
– Нет. – Геральт взял деньги из рук Перегрибка. – Я не намерен торчать в вашем прелестном городе даже неделю, не то что месяц.
– Интересные ты вещи говоришь. – Гербольт криво усмехнулся, глядя ему прямо в глаза. – Воистину интересные. Потому как, я думаю, ты пробудешь здесь дольше.
– Плохо думаете, войт.
– Неужто? Ты приехал с черной ворожейкой, как там ее, забыл… Гунивер вроде бы. «Под Осетром» остановился. Говорят, в одном с ней номере.
– А что?
– А то, что она, всякий раз как заворачивает в Аэдд Гинваэль, так быстро не выезжает. А бывать-то она у нас уже бывала.
Перегрибок улыбнулся широко, щербато и многозначительно. Гербольт по-прежнему глядел в глаза Геральту. Без улыбки. Геральт усмехнулся. Как только мог наипаскуднейше.
– Вообще-то я ничего не знаю. – Войт отвел глаза и покрутил каблуком землю. – И мне до этого столько же дела, как до дерьма собачьего. Но чародей Истредд, запомни, у нас – особа важная. Незаменимая для города, я бы сказал, бесценная. Люди его уважают. Местные, да и неместные тоже. Мы в его чародейства носа не суем, да и в личные и всякие прочие дела тоже.
– Может, оно и верно, – согласился ведьмак. – А где он живет, позвольте узнать?
– Не знаешь? Вон видишь дом? Вон тот, белый высокий, что торчит промеж складом и цейхгаузом, словно, чтобы долго не думать, свечка в жопе. Но сейчас ты его там не застанешь. Истредд недавно недалеко от южного вала что-то выкопал в земле и теперь роет кругом, точно крот. И людей у меня согнал на эти раскопки. Пошел я, спрашиваю вежливо: чего, мол, мэтр, копаешься в яме, словно дитя малое, люди ж смеяться начинают. Что там в той земле есть? А он поглядел на меня, как на голяка какого, и говорит: «История человечества. Ответы на вопросы. На вопросы, что было, и на вопросы, что будет». Хрен, что там было, я ему: целина, кусты и упыри, пока города не построили. А что будет, зависит от того, кого в Рикверелине наместником поставят, опять какого-нибудь полуэльфа паршивого. А в земле нет никакой истории, ничего там нет, разве что червяки,
– Э, милсдарь войт, – фыркнул Перегрибок, – сейчас-то он дома. Сейчас ему не до раскопок, сейчас, когда…
Гербольт грозно зыркнул на него. Перегрибок скуксился и закашлялся, переступая ногами. Ведьмак, по-прежнему скверно улыбаясь, скрестил руки на груди.
– Да, хм, хм, – откашлялся войт. – Как знать, может, и верно, Истредд сейчас дома. В общем, мне-то какое дело?
– Будьте здоровы, войт, – сказал Геральт, не потрудившись даже сделать вид, будто кланяется. – Желаю успешно закончить день.
Он подошел к Цикаде, вышедшему, бренча оружием, навстречу. Молча протянул руку за своим мечом, который Цикада держал на сгибе локтя. Цикада отступил.
– Торопишься, ведьмак?
– Тороплюсь.
– Осмотрел я твой меч.
Геральт окинул его взглядом, который при всем желании нельзя было назвать теплым.
– Есть чем похвалиться, – кивнул он. – Мало кто его осматривал. А еще меньше тех, кто мог об этом рассказать.
– Хо-хо, – сверкнул зубами Цикада. – Жуть как грозно это прозвучало, аж мурашки по телу. Мне всегда было интересно, ведьмак, почему люди так вас боятся. Думаю, уже знаю.
– Я тороплюсь, Цикада. Возврати меч, будь добр.
– Дым в глаза, ведьмак, ничего больше, только дым в глаза. Вы пугаете людей, словно пасечник пчел, дымом и вонью, своими каменными физиономиями, своей болтовней, слухами, которые, верно, сами о себе распускаете. А пчелы драпают от дыма, дурные, вместо того чтобы воткнуть жало в ведьмакову задницу, которая тут же распухнет, как и любая другая. О вас говорят, будто вы чувствуете не как люди. Брехня. Если б кого из вас как следует пырнуть, почувствовал бы.
– Ты кончил?
– Угу, – сказал Цикада, возвращая меч. – Знаешь, что меня интересует?
– Знаю. Пчелы.
– Не-а. Я вот думаю, если б ты вошел в улочку с одной стороны с мечом, а я – с другой, то кто бы из нас дошел до ее конца? Вопрос, думается мне, стоит того, чтобы поспорить.
– Чего ты цепляешься, Цикада? Ищешь ссоры? Что тебе надо?
– А ничего. Просто интересно, сколь правды в том, что люди болтают. Мол, вы, ведьмаки, так хороши в бою, потому как нету у вас ни сердца, ни души, ни жалости, ни совести. И этого достаточно? Обо мне, к примеру, говорят то же. И не без оснований. Вот и любопытно узнать, кто из нас двоих зашел бы в улочку и вышел бы из нее живым. А? Стоит поспорить? Как думаешь?
– Я же сказал, тороплюсь. Не стану терять времени на глупые раздумья. И спорить не привык. Ибо спорит либо дурак, либо подлец. Первый – не знает, а спорит, второй знает, но спорит. Но если тебе когда-нибудь взбредет в голову помешать мне пройти по улочке, то добром советую, Цикада, сначала подумай как следует.
– Дым, – усмехнулся Цикада. – Дым в глаза, ведьмак. Ничего больше. До встречи, как знать, может, в какой-нибудь улочке?
– Как знать.
4