Меч Руса. Волхв
Шрифт:
– С мечом-то ты сам все удумал или отец подсказал? – придерживая отрока за плечи двумя руками, как хрупкую бесценную вещь, продолжал Мстислав, еще раз внимательно вглядываясь в своего юного собеседника.
– Мы с отцом давно уже об этом дома спорили, – слегка замявшись, отвечал Ясуня, – а тут как раз и спор Ставра с Боричем вышел кстати.
– И на чем же стоял Лют Гориславич? – князь с интересом посмотрел на боярина.
– На секире; он ею как мечом вертит, а щит варяжский с одного удара до умбона [58]прорубает.
– Так это что ж выходит? – улыбнулся Мстислав. – Спор
Все молчали; старые вояки прокручивали в памяти тысячи виденных кровавых боев, мудро взвешивая все плюсы и минусы каждого оружия, а молодь просто исчерпала свой запас знаний и опыта и больше не решалась выступать.
– Вот что, други мои, – князь обвел дружинников суровым внимательным взглядом, – ждут нас великие битвы, верю в вас и знаю, что одолеете вы врага любым оружием, но мало вас и большую рать нам без смердов не сдюжить. Но, позвав смердов на рать, мы должны дать им победу, а не смерть. А вот это будет сильно зависеть от того, что мы дадим им в руки; какое оружие. Коли степь пойдет войной, то мало нас будет, слишком мало, даже с ратниками-смердами, а потому надо, чтоб каждый такой ратник одолел двоих, а на вас, дружину мою, по десятку каждому хватит. Иначе нельзя. Иначе сгинем мы все, и дети наши, и жены наши. И потому нам сейчас решать надо, что будут ковать наши кузни, чем мы побьем врагов наших с наименьшей для себя кровью.
Мстислав замолчал, нахмурившись, словно уста его невидимой тенью запечатала сама скорбь полынной горечью тяжких утрат, утрат человеческих жизней, утрат, которые он, князь, предвидит, но не может избежать. Взгляд его застыл неподвижно, устремленный куда-то в пространство сквозь толпу гридей, словно пронзая серые стены замка, улетал далеко в степь, туда, где копилась и множилась чужая дикая сила, жестокая и беспощадная, умеющая только убивать и грабить, с которой нельзя договориться, которая всегда несет только смерть.
Князь оглядел притихших дружинников:
– Что, призадумались, бояре? Это хорошо, глядишь, вместе мы и измыслим что-нибудь дельное. Как говорят: глупый киснет, а умный мыслит.
Он вдруг улыбнулся озорными глазами и продолжил совершенно другим голосом беспечного веселья:
– А как говаривали в старину: коли думу вести, так и мед скорей нести, а где мед налит щедрее, там и мысль бежит быстрее.
Дружинники рассмеялись, предвкушая знатное угощенье. А Мстислав, дружески похлопав Ясуню по плечу, молодецки тряхнул волнистой прядью непослушных волос и, скользя быстрым и веселым взглядом по лицам дружинников, проговорил нараспев зычным голосом:
– А что, други мои, мед пенный нас уже заждался. Али угощенье вам мое не любо?
– Любо, княже, любо! – выдохнули молодые разудалые голоса.
Столы уже были уставлены всякой снедью, которую расторопные слуги продолжали ставить и ставить, заполняя блюдами все свободные участки дубовых столешниц между глиняными кружками, которые обозначали места, где должны были сесть дружинники. Каждому было отведено свое место, и потому воины важно и не спеша рассаживались на длинных лавках, стоящих вдоль столов. Блюда с перепелами, запеченными в винограде, чередовались с блюдами, на которых лежали громадные караваи хлеба, увенчанные хлебными выпечными птицами.
После первой здравицы за князя-хозяина за столом на какое-то время воцарилась тишина. Многие вместе с князем целый день провели на охоте и потому теперь самозабвенно поглощали поданное угощенье, утоляя нешуточный голод. Блюда быстро пустели и тут же исчезали со стола через руки расторопных холопов, без устали снующих вокруг.
Но все это было только закуской, или первым столом угощенья. Князь, приметив, что большая часть поданного съедена, хлопнул три раза в ладоши, и слуги тотчас внесли два огромных деревянных подноса с жаренными на вертелах косулями. Теми самыми, что были добыты на охоте. Внутри косуль были запечены яблоки с дикими сливами и зернами пшеницы. Все блюдо вокруг было выложено пучками вымоченной в вине черемши.
Вновь прозвучали здравицы князю, и подносы в полной тишине медленно поплыли по столам, теряя свое содержимое. Наконец, когда казалось сам Услад [59]не возжелал бы большего, звуки трапезы мало-помалу стали стихать, уступая место беседе.
Вспомнили неоконченный разговор. Борич, вдохновленный своей победой в споре, заговорил решительно и напористо:
– Думаю, князь, надо с ромеев брать пример. У них все ополчение при мечах. Только клинки надо острить, чтобы им и рубить, и колоть можно было, но не на варяжский, а на ромейский лад. А уж ромеи-то толк в ратном деле знают.
– А мы что, не знаем?! – грозно нахмурился Мстислав, ударив кулаком по столу.
Все замолчали, не понимая внезапного приступа княжеского гнева и потому не решаясь спорить с ним.
– Меч просто так в руки не возьмешь, – тихо заговорил Мстислав, пытаясь продолжить начатый разговор и спор. – Этому искусству учиться надо. Кто и когда будет этому смердов учить? А?
Борич, смущенный таким поворотом дела, промолчал. Молчали и остальные дружинники.
– Копья надо смердам дать, и все тут, – сломал тишину уверенный голос старого гридя, – копьями всегда бились и побеждали всегда.
– Копье хорошо для первого таранного удара, пока стенку держат, – упали в ответ тяжелые веские слова боярина Люта, – а коли строй сломается и начнется сеча, то с копьем в тесноте ой как неловко будет. Им и под щит не ударишь, и вражеский удар отразить им трудно. А при конной атаке половина копий враз переломится, что тогда будут делать смерды?
– А ты, Гориславич, наверное, секиру предложишь, – откликнулся Мстислав, поднося к губам серебряный кубок с медом.
– Нет, князь, не секиру, – говорил Лют нехотя, словно гнул под себя неподатливые слова, – с секирой не каждый совладает, – боярин скосил глаза на Ставра, – да и дорогое это оружие. Хорошую секиру сделать непросто, почитай, труднее, чем меч отковать. Топор тут нужен, но не простой, а боевой; с длинным и узким клинком, да на длинной рукоятке. Валашкой такой топорик зовется, я его в Карпатах видел у русин. Видел, как они ловко бьются валашками этими. Управляться с таким топориком легко потому, что боек у нее легкий, а удар такого оружия отбить очень трудно: он своим длинным клинком, как клювом, так и норовит либо за щит нырнуть, либо за гарду проскочить.