Меч судьбы
Шрифт:
***
От печи веяло теплом, по комнате неспешно плыл аромат грибной похлебки и свежевыпеченного хлеба. После бани я чувствовала себя самым счастливым человеком на свете. Понимая, что это может быть последняя настоящая помывка в моей жизни, я ожесточенно терла и скребла себя, угомонившись только после глубокомысленного колдунского замечания, что на ледяных статуях грязь не видать. Окутанный паром, он восседал на втором полке, словно бог шаек и березовых веников, облаченный в тогу из простыни. Север омовение совершать не стал, он предпочел остаться у печи, наблюдая за приготовлением ужина.
Ольга изящной
– Вы уверены, что из лесу никто ещё не возвращался?
– допив медовуху, спросила я Шенва, нашего гостеприимного хозяина.
Тощий старый колдун с огромной залысиной, закутанный в мантию болотного цвета, походил на скелет. Угольки глаз вспыхнули:
– Да как же я могу быть уверен, веда? Сего никто не знает. Забрать коней на обратном пути обещают, но ещё ни один не вернулся. Ногир ждет год, да и отводит к своим осиротевшую животину. Такой уговор.
– Ха!
– подал голос Ногир, слуга Шенва.
– Годину назад тут таки чучела прибрели, шо осесть и выпасть!
Колдун поморщился.
– Карлы. Всё им неймется, крючконосым! Притаранили огроменный отрез шелка на веревках и плетеную корзину, - проворчал Ногир, - влезли скопом внутрь, как яйца у бабы в лукошке, зажгли хреновину под тряпкой и улетели жопы морозить.
Ольга вскинула голову:
– И что?
– Што - што? Обратно есчо не прилетели, дурни длинноносые. Носы длинны, а ум и хвост короток, - слуга схватил миску с похлебкой, шумно отхлебнул. Шенв снова поморщился, но промолчал.
Ногир был холмовиком, а спорить с подземным народцем было себе дороже. Росточком мне по пояс, бородатый лопоухий гном походил на ребенка-старичка, которому бабушка отродясь не читала сказки про доброе и светлое. Разве что они вместе изучали трактат по разделке туш. И, вообще, если у холмовиков и были бабушки, то доводились близкой родней людоедам.
– А вы не слыхали и не видали ничего странного лет пяток назад? Может, что-нибудь припоминаете?
– спросила я, предлагая Северу ломоть хлеба. Волк нехотя обнюхал корочку, словно размышлял, так ли он голоден, чтобы есть нечто, не похожее на мясо. Осторожно взял хлеб и лег рядом, уронив ломоть между лап, но есть не стал, привереда.
– А то!
– обрадовался Ногир.
– Так пыхнуло, отсель видно было, ведьму в печенку!
Ольга побледнела. Вейр насторожился.
– А вот и врешь. Что отсюда можно увидеть?
– поддела я гнома.
После длительного возмущенного бульканья и сопения Ногир выдохнул:
– Ты, девка, языком лучше пол подметай! Проку больше будет! Не видали мы ничего? Мы! Не знаем? Да? Да я такое видел! Если бы ты видела, штаны бы промокли!
– Ног, помолчи, - поджал губы старый колдун.
– А не надо молчать, - зазвенел натянутый, как струна, голос Ольги.
– Я и так знаю. Пять лет назад отряд жрецов совершил набег на окрестные хутора, согнав
– змеиные зрачки сузились до толщины волоса, костяшки впившихся в столешницу пальцев побелели.
– Ты, вампирша, всё верно баешь. Чего тады спрашивать?
– дрожащим голосом спросил холмовик.
– Ольга, - прохрипел колдун тихо.
– Я уже сто лет как Ольга!
– взвилась вампирша.
– Эти выродки убили всех на капище, когда люди отказались отречься от веры в древних и отдать детей! Жрецы посмели применить силу! Мы видели то, что осталось. Когда тебя убивает твоя же сила веры...
Она долго молчала, глядя вдаль пустым, отстраненным взором, лишь пальцы сжимались и разжимались, словно пытались нащупать рукоять меча.
– Я долго живу. Я чего только не видела... Но седых детей... мертвых седых детей я не видела никогда, - глухо проговорила она, встала, взяла плащ и вышла из дому, аккуратно прикрыв дверь.
Воцарилась тишина. Лишь стук сердца отмерял крохи времени, и где-то там, в небытии, призраки мертвых молили об отмщении, отозвавшись на сказ о своей страшной судьбе. Я встала и вышла вслед за Ольгой в прохладную ночь, не в силах больше выносить тишину склепа.
Уселась рядом с подругой, прижавшись плечом. Не всегда нужны слова.
Гавкнул цепной пес, из дому вышел Север, потянулся и лизнул вампиршу в лицо. Та не ответила. Волк боднул её головой. Ольга покачнулась на ступенях. Боднул ещё раз, и ещё, навалился тушкой, и, наконец, смеющийся клубок покатился по двору.
Встав, Ольга отряхнула комья земли с плаща, притянула Севера за уши и звонко чмокнула его в морду.
– Спасибо, безобразник! Жаль, тебя с нами тогда не было. Может, поэтому мы и не нашли следов Кина? Ты мне поможешь?
– склонив голову почти к самому волчьему носу, Ольга пристально посмотрела в янтарные глаза.
Север не отводил глаз. Они словно вели немой разговор, слышимый только им двоим. Волк сел, облизнулся и мотнул головой. Я улыбнулась.
– Оль, неправда твоя.
– Что, неправда?
– она резко обернулась.
– Тебе не сто лет.
Она немного расслабилась.
– А сколько?
– Девяносто девять.
Захохотав, она взбежала по ступеням и скрылась в доме. Север последовал за ней.
Я сидела и любовалась звездами, мерцавшими над сияющим в ночи призрачным бело-голубым лесом. Затявкал вдалеке койот, еле слышно ухнула сова. Там, за дальними далями, привычный родной мир. Со своими радостями, горестями и бедами. А здесь, на краю земли, дышал холодом мертвый лес, оскалив зубы. Неизвестно, что хуже. Сотворенное людьми зло или неведомое нечто, поджидающее нас среди льдов. Прощай, Царица Ночь. Может, уже и не свидимся. "Прощай, веда...". Вздрогнув, прислушалась. Я была одна, как перст. Призрачное эхо тихо смеялось.