Меч Тристана
Шрифт:
Тристан метнул ее точно во чрево гада, сам себе скомандовал «Ложись!» (привычка — вторая натура) и бухнулся лицом вниз на жухлую траву среди уже выбеленных дождями скелетов и еще гниющих трупов.
Взрыв последовал на счет «четыре», как и положено, а на счет «шесть» Тристан позволил себе поднять голову. Дракон завалился на бок и лежал недвижно с большими рваными дырами в брюхе и в шее, с лопнувшими глазами и с пастью, словно вывихнутой в отчаянном зевке. Но панцирь его проклятый из этой стальной чешуи ничуть не пострадал. Вот они, технологии будущего, твою мать! Вот на какое мракобесие работают светлые головы инопланетных очкариков!
Тристан вдруг вспомнил, что у этих бриттов и скоттов полагается
Фосген. Чуть сладковатый, дурманящий, тошнотный запашок гниющего сена. В малых дозах. А в больших — никакого запаха уже не почуешь — будет только першение в горле, слезы, сопли и наконец удушье. Отек легких.
Про отек легких Тристан вовремя вспомнил. На неверных уже ногах рванулся, задержав дыхание, и побежал в сторону леса, на ходу заворачивая язык в какие-то попавшиеся под руку тряпки, а потом упихивая трофей в сумку, простую кожаную сумку; и уже понимая, что все это не поможет, потому что ОВ есть ОВ — отравляющее вещество. Ладони жгло отчаянно, в глазах темнело, горло сжимали спазмы. «Вот сволочь зеленоглазая! — думал он. — Лимонку дал, а противогаз — нет». И еще прикидывал Тристан, где бы тут у них взять полиэтиленовый пакет, обычный полиэтиленовый пакет, завязать узлом — и все в порядке. «Вот зараза белобородая! Не мог вместе с лимонкой прислать тривиальный пластиковый мешок для мусора!»
А из языка-то не просто кислота сочилась, что-то еще похуже, уж не иприт ли?
«Что же за параноик изобретал этого робота массового поражения? И что за параноик закинул меня сюда? Сколько раз я должен умирать? Сейчас уже третий. А сколько всего? Где-то, помнится, читал, что всего бывает девять. Больше никак нельзя. И язык бросить тоже нельзя. А как хочется зашвырнуть его к едрене-фене! Но без языка куда теперь идти? Без языка возвращаться глупо. Ах, какое многозначное слово! „Идите, лейтенант, и без языка не возвращайтесь“. Откуда это? А ведь точно классика какая-то. Или вот: Владимир Галактионович Короленко. „Без языка“. Повесть. В смысле по-английски ни бум-бум. Но он-то теперь на тридцати языках, включая, прости Господи, скоттский и аттекотский, на тридцати, если не больше, наречиях такое бум-бум выдаст. Ну, прямо бум-м-м, бум-м-м, бум-м-м. Как колокол. Вот, кстати, о колоколе. Тоже бывает без языка. „Колокол без языка, как изба без дурака“. Это еще что такое? Старинная русская пословица. Да нет, пожалуй, совсем новая. Только что придумал…»
Он бредил. Он бредил, уже не понимая, что бредит. И значит, скоро все — полная темнота.
За несколько секунд до того, как сознание его окончательно погасло, Тристан успел услышать цоканье копыт по тракту и догадался, кто это, и подумал, что так и не сумел выпустить последнюю стрелу по Гхамарндрилу Красному. Зато теперь он научился без запинок произносить его имя.
И еще кое-что успел Тристан — упасть в кусты, чтобы Красный счел его мертвым, если все-таки заметит, проезжая.
ГЛАВА ШЕСТАЯ,
в которой Тристан и Изольда наконец-то узнают друг друга, но это поначалу не сулит им ничего хорошего, кроме новых проблем, каковые и разрешаются, как всегда, в лучших традициях
Очнувшись, Тристан услышал голоса. Глаза его, видимо, пострадавшие от ядовитых газов, были накрыты влажной прохладной повязкой, и видеть он, как и в прошлый раз, ничего не мог. Руки-ноги в принципе шевелились, но слабость ощущалась прямо-таки ватная. Впрочем, ни тошноты, ни боли, ни озноба — спокойно и хорошо. Он прислушался. Говорили в том числе и о нем, причем так, словно его в помещении не было. Что ж, понятно, ведь души его и в самом деле еще минуту назад здесь не было — только тело.
Два голоса различил Тристан: один — хорошо памятный ему, ласковый, мелодичный — служанки Бригитты, и другой — тоже женский, но твердый, властный, необычайно красивый. И еще не услыхав обращения по имени, он уже догадался, что это сама королева Айсидора. На этот раз именно она, собственной персоной, лечила Тристана. Очевидно, случай оказался настолько тяжелым, что исцеление поручили непосредственно главному в стране специалисту. Впрочем, постепенно из разговора — долгого и богатого на подробности — он понял, что дело в другом: Тантрис, как его здесь называли, до зарезу требовался живым, требовался всей Ирландии, и в первую очередь — принцессе Изольде. Ведь ситуация сложилась вот каким образом.
Почти сразу после его для многих таинственного исчезновения из Темры странная хворь овладела юной Изольдой. Словно подменили ее. Проснувшись однажды утром, она вдруг перестала узнавать родных и друзей, не понимала многих простых слов и почти не помнила не только детства своего, но и всего, что случилось с нею накануне или несколько дней назад. По причине такого необычного состояния Изольда практически не выходила из личных покоев, подолгу лежала, временами засыпая, ела крайне немного и без удовольствия, а единственное, что как-то оживляло ее — так это музыканты и менестрели, коих просила она звать к себе по нескольку раз на дню, и, бывало, сидели они у ее постели долго-долго, потому что принцесса не только слушала их песни, но и разговаривала с ними, обрушивая на гостей ворох разнообразных вопросов, иные из которых не могли не удивить: «В каком году я родилась?», «Кто у нас король?», «А как вы называете это море?»
Королева Айсидора не сумела разгадать природу внезапного недуга любимой дочери, но верить в предположение сенешаля Гхамарндрила ей тоже не хотелось. Тот уверял, что Тантрис — на самом деле Тристан Лотианский, а Тристан Лотианский — известный колдун, значит, это он и навел порчу на принцессу. Объяснение было слишком простым, снятие порчи не являлось для Айсидоры чем-то особенным, задача понятная и в общем-то легко решаемая.
Однако традиционные заговоры, травы и настои помогали Изольде слабо, а окуривание серой вызывало только кашель. И королева призвала друидов. Друиды посмотрели, посовещались и погрузились в состояние легкого замешательства, напугав этим всех вокруг. Ощущение было такое, что мудрость их, копившаяся веками, натолкнулась вдруг на препятствие, порожденное еще более древней мудростью. Но потом один из знатоков прикрыл глаза на короткое время, беседуя с духами Аннона, а когда вновь поднял веки, уже был готов передать главное, что нашептали ему потусторонние силы:
— Чары великой магии лишили памяти дочь твою, Айсидора. Но эти же чары и вернут ей все. Сейчас не время предаваться печали. Потому как уже очень скоро Изольда вспомнит все, о чем забыла в ту роковую ночь. — Потом помолчал и добавил странную фразу: — Она даже вспомнит то, о чем никогда не знала. Слушай меня, королева Айсидора, что-нибудь вновь может показаться тебе загадочным в поступках или словах твоей дочери, но постарайся не перечить ей. Больше — ничего.
И друиды ушли, как водится, ни с кем не попрощавшись.