Меч в ножнах из дикой сливы
Шрифт:
– Фуцинь, вы не можете!.. – голос принца сорвался.
– Только я и могу, – император не удостоил сына и взглядом.
Его Высочество стремительно встал между Иши и отцом и… опустился на колени.
– Прошу милосердия, Ваше Величество! Слуга не может отвечать за проступки господина, в этом нет справедливости! Накажите меня, если на то ваша воля!
– Уйди
– Фуцинь, и вы еще называете себя мудрым правителем? Может, снаружи у вас и золото с яшмой, но внутри – только гнилая вата! [80] Неужели божественные Дракон и Феникс учили людей такому?
Император побагровел, и Иши, ощущая странное спокойствие, осознал, что пора вмешаться. Обойдя принца, он вежливо поклонился ему и сказал как мог мягко:
– Ваше Высочество, не нужно, будьте благоразумны. Его Величество в своем праве судить. Если наказание этого служащего послужит разрешению ваших разногласий, он не будет противиться. – И, развернувшись к императору, добавил: – Если владыка захочет, чтобы слуга умер, слуга умрет. Повиновение воле Его Величества.
80
Крылатое выражение, чэнъюй, означает что-то внешне очень привлекательное, но на самом деле бесполезное.
Само собой, Чэнь Гэньцянь ничего не ответил, но поза его стала чуть менее напряженной, и молодой чиновник понадеялся, что причиной тому его слова. Принц не сводил с Иши блестящих глаз, готовых пролиться слезами, но больше возражать не пытался.
Бегом вернулись посланные за бамбуковыми палками стражники. Повисла неловкая тишина, которую нарушил резкий голос императора:
– Что стоите? Начинайте! Пятнадцать ударов, и не вздумайте хитрить!
Стражник Пин и еще один из свиты принца неуверенно двинулись в сторону Иши, двое с палками последовали за ними.
– Не волнуйтесь,
Быстро, но все с той же безупречной осанкой, без лишней суеты он снял шапку-мао, за ней – верхнее одеяние и рубашку-шань (порадовавшись мимолетно, что всегда следит за своей одеждой и людям показаться не стыдно), тщательно сложил их на скамье; оставшись в нательной рубахе, подвязал волосы повыше и, отойдя немного в сторону, опустился на колени.
Пин и другой стражник крепко взяли его за локти, зажав между собой. Иши подавил детское желание зажмуриться – без толку, опасность все равно никуда не денется – и постарался расслабить спину.
И все равно первый удар застал его врасплох.
От резкой боли перехватило дыхание, он невольно дернулся, но стражники держали крепко. Руки Пина слегка дрожали.
– Вы ковер выбиваете, что ли? – раздался гневный окрик императора.
Новый удар обрушился так, что Иши мотнуло и кости, кажется, хрустнули. После пятого удара постепенно нараставшая боль стала почти невыносимой. Били, правда, не по самой спине, в основном по бокам и бедрам, но Иши казалось, что позвоночник превратился в раскаленный столб, к которому, по поверью, в преисподней привязывают клятвопреступников и лжесвидетелей. Все силы уходили на то, чтобы сдержать слезы и дрожь в теле, – после унижения поркой Иши не мог позволить себе еще больше потерять лицо. «Это всего лишь очередное испытание, как во время государственных экзаменов, – твердил он про себя, – это всего лишь раны тела, душе бывает куда больнее, раны в душе так просто не заживают, а телесная боль пройдет. Эргэ страдал сильнее после смерти родителей и ухода дагэ, значит, я должен выдержать. Только бы он и сяоди [81]
81
Иши имеет в виду Сяньцзаня и Ючжэня.
Конец ознакомительного фрагмента.