Меч Владигора
Шрифт:
При этих словах чародей Добран улыбнулся и хотел было ответить Белуну, однако тот резко поднял руку, требуя выслушать его до конца, затем встал с кресла и подошел к объемной карте Поднебесного мира:
— Может быть, многие из прозвучавших вопросов кажутся вам незначительными… Но вот еще один, который не дает мне покоя. Что мы должны сделать с этими проклятыми лиловыми пятнами, да и в наших ли силах сделать с ними что-нибудь?!
Чародеи обескураженно молчали. Впервые они видели Белуна таким несдержанным в проявлении чувств, таким встревоженным и растерянным.
Зарема
— Ты очень устал, Белун… Больше десяти лет длится наша битва со Злыднем-Триглавом, а хотя бы на несколько дней ты позволял себе выкинуть его из головы? Если в самое ближайшее время не удалишься в любое из наших заповедных убежищ и не отдохнешь там, допустим, пять-семь дней, твое сердце откажется служить тебе. Это говорю я, Зарема, познавшая тайны человеческого здоровья лучше любого из вас. Будь хоть трижды ученейшим и мудрейшим, великим мастером Белой магии, твоя бренная плоть ничем не отличается от нашей, и она — поверь мне, собрат! — сейчас нуждается в простом человеческом отдыхе.
Услышав эти слова, Белун опешил.
Он всегда старался не обращать внимания на завистливые подковырки Радигаста, на неуемное самолюбование Алатыра или на чрезмерную осторожность Добрана, частенько похожую на заурядную трусоватость. Да мало ли других — вполне человеческих — недостатков можно было отыскать у его собратьев! Себя он тоже не считал образцом добродетели, а свой характер — идеальным. Однако еще никто из чародеев не осмеливался даже намекать на его… старческую немощь!
Он не знал, как ответить Зареме. То ли рассердиться на нее за неуместную шутку, то ли вообще пропустить ее тираду мимо ушей?
Конечно, в глубине души Белун понимал, что Зарема кое в чем права и краткий отдых был бы ему сейчас весьма кстати. Но — признать это? Согласиться с тем, что его здоровье подорвано и физические силы давно на пределе? Да никогда!..
Внутренне смятение было столь явно написано на его лице, что чародеи не могли сдержать улыбок. Нахмурив седые брови, Белун молча посмотрел на них — и просто махнул рукой.
— Ну и как с вами разговаривать? — усмехнулся он, вновь усаживаясь в свое любимое кресло. — Им про дело толкуешь, а они…
На сей раз Добран все же прервал его:
— Так и я о деле сказать хотел, то бишь о княжне Любаве. Доподлинно знаю, в какие края она подалась. Вчера моя знакомая старушка знахарка ее в ильмерских лесах видела, неподалеку от бывшего надела воеводы Фотия.
— Эвон куда занесло, — удивилась Зарема. — А твоя старушка ничего не напутала? Чего искать Любаве в Ильмерском княжестве?
— Признать княжну, верно, не очень легко, поскольку в мужскую одежду вырядилась, да еще и меч при ней. Да уж больно конь видный: златогривого Лиходея ни с каким другим жеребцом не спутаешь. Знахарка сперва решила, что сам князь Владигор в наши леса тайком прискакал, ведь Любава на брата весьма похожа. Но как только тихую беседу услышала, сразу догадалась, кто в Ильмер пожаловал.
— Какую беседу? — нетерпеливо спросил Белун. — С кем?
— О
— Ничего не понимаю! — повторил Гвидор недавние слова Белуна. — Какие такие секретные дела у Синегорской княжны с лесными дикарями?
— Что сейчас у нее на уме, судить не берусь, — сказала Зарема. — А вот несколько годочков назад… Или забыл, как она к берендам в полон угодила, но не сгинула, а начала верховодить ими?
— Такое разве забудешь? Вот только все недосуг было выспросить у Любавы, чем она охмурила берендов, что они ей подчиняться стали и на крепость Комар приступом пошли.
— Если б и спрашивал, могла не сказать. Девка скрытная, себе на уме. О той истории мало кому известно…
— И все же, — заинтересовался Алатыр. — Мы-то имеем право знать! С берендами хлопот всегда было предостаточно, так, может, ее опыт укрощения лесных недочеловеков и нам, чародеям, пригодится?
— Тебе вряд ли, — обрезала его Зарема. — Ведь ты их за людей не считаешь, а они — люди, хотя и весьма дикие. Именно это Любава поняла, когда среди них оказалась, и в свою пользу обратила.
— Каким же образом?
— А пожалела их по-бабьи. С детишками нянчилась, бабам подсказала, как лучше звериные шкуры выделывать, а вожака их, Грыма, даже кое-какой грамоте обучила.
— Ничего себе! — Алатыр недоверчиво почесал затылок. — Почему же беренды не запродали ее Климоге, как собирались вначале? Только из-за ее жалости к ним?
— Скорее из-за ненависти к предателю Климоге. Любава рассказала Грыму, что Климога обвинил волкодлаков и берендов в нападении на Ладор и самолично приказал всех перебить. Грым стал думать, как отомстить Климоге. Сам знаешь, лесные люди очень злопамятны. Тогда Любава и подсказала ему на Комар идти, собирать противников незаконного княжения Климоги, а затем, дескать, и Ладорскую крепость можно будет приступом взять.
— Безнадежная была затея…
— Но Грыму она понравилась. И когда борейцы наголову разбили берендов, он только себя в том поражении обвинил. Да еще страшно терзался, что Любаву не уберег, позволил врагам схватить ее и в Ладор увезти.
— Тебя послушаешь, — хмыкнул Радигаст, — так Грым и вовсе влюбился в нашу княжну!..
— Почему бы и нет? — пожала плечами Зарема. — Видать, сама богиня Мокошь, благодетельница женская, наградила ее этим редкостным даром: людские сердца завоевывать не силой и властью, а добротой и нежностью.
— Опасный подарочек! — не унимался Радигаст. — Через него, почитай, с десяток парней себе места не находят. Словно приворожила их княжна! А сама по-прежнему в девках числится, ни за кого идти замуж не хочет. Не лесной ли дикарь тому причина?
На такую чушь Зарема ничего отвечать не стала. Она обратилась к Добрану:
— Значит, старушка твоя разговора толком не слышала?
— Нет, — подтвердил Добран. — Однако божится, что беседа была вполне дружеской и вроде бы Любава с какой-то просьбой к берендам явилась. Больше пока ничего не знаю.