Меч войны, или Осужденные

Гореликова Алла

– Я поклялся Мариане, что рыцарь выйдет из моего дома невредимым после нашей свадьбы.

– Только из дома?

– Я не нуждаюсь в столь мелочных уловках, – Ферхади презрительно усмехнулся. – Я не держу против него зла. К тому же для Льва он оказался слишком легкой добычей. Из моего дома, из Ич-Тойвина, из империи – куда угодно. Только без Марианы. Если вам надо, чтобы свободу он получил от вас, – берите его, но только после свадьбы. Клятва есть клятва.

Некоторое время светлый отец молчал. Не то чтобы ему требовалось подумать: все

оказалось именно так, как он и ожидал. Но к чему показывать встревоженному Ферхади, насколько легко духовный отец может повернуть дело в нужную сторону? Пусть поволнуется, ему полезно.

– Хорошо, – наконец кивнул брат провозвестник. – Я благословлю ваш союз. Больше того, я помогу девице принять судьбу с должным смирением. Но с рыцарем я поговорю этой же ночью. Приставь к нему стражу, Ферхади, и сними чары. Пусть он проснется в знаменитых подвалах твоего батюшки. Пусть он успеет понять, что надежды нет. Мне нужна его благодарность. Очень нужна.

– Не сказал бы, что это достойно, – нахмурился Лев Ич-Тойвина. – Я клялся Мариане, что не причиню ему вреда. Что после нашей свадьбы он покинет мой дом невредимым.

– Так и не причиняй. Разве немножко страха можно назвать вредом? Только страх, ничего больше. Ты ведь не собирался, надеюсь, звать его гостем на свадьбу?

Лев Ич-Тойвина расхохотался.

– Свет Господень, я что, похож на слабоумного?!

С какой стороны посмотреть, улыбнулся брат провозвестник.

– Я собирался потратить на него полчаса после свадьбы, – сообщил Ферхади. – Объяснить, что Мариана теперь моя, и выпроводить из Ич-Тойвина. Даже охрану бы дал до Ингара. Но раз он так вам нужен – забирайте. Только завтра. Клятва есть клятва. И передайте, чтобы не задерживался здесь. Дня ему хватит закончить свои дела?

Брат провозвестник задумчиво размял пальцы. Завтра…

– А что, Ферхади, сиятельный владыка почтит вашу свадьбу своим присутствием?

– Я надеюсь на это. – Щит Императора горделиво расправил плечи. Что-что, а эта его надежда имела под собою весьма твердое основание: начальника своей ич-тойвинской стражи сиятельный отличал поболе других, и отнюдь не как родича. Владыки ценят верность, а Лев Ич-Тойвина верен императору безоглядно.

– Вот что я предлагаю, Ферхади. Пусть этой ночью рыцарь проснется в самой темной камере твоих подвалов и промается там неизвестностью, покуда Мариана не станет твоей. А после свадьбы я выведу его из твоего дома невредимым, как ты и обещал, и увезу к себе. Твоя клятва будет исполнена, и мои планы не пострадают. Я уже говорил тебе: мне нужна благодарность сьера Бартоломью. У меня для него поручение, которое не всякий возьмется выполнить.

– Опасное? – благородный Ферхад иль-Джамидер заинтересованно подался вперед. – Почему вы не попросили меня?…

– Потому что ты бережешь императора, сын мой, – осадил удальца светлый отец. – Я помню, Ферхади, как любишь ты опасные приключения, но ты нужен здесь. К тому же с поручением в Таргале лучше справится таргалец.

Каждый хорош на своем месте, это верно для мира, но трижды верно для войны.

– А, так это связано с войной, – оживился Ферхади. – Нам нужен свой человек в стане врага?

Нет, забавное все-таки зрелище: Лев Ич-Тойвина, возомнивший себя способным думать! Брат провозвестник любил эту игру: провести духовного сына за ручку по цепочке рассуждений, оставив ему самостоятельно домыслить последнее звено, и любоваться, как молодой остолоп, истинно доблестный лишь на поле боя и на ложе страсти, сияет от гордости за свою проницательность. В такие мгновения из Ферхади хоть веревки вей, хоть коврики плети.

– Именно. Так что, сын мой, сделаешь ли ты так, как я прошу?

– Ради Святой Церкви и сиятельного нашего императора – сделаю.

– Вот и славно. Благословляю тебя, чадо, на любовь и счастливую жизнь с девой Марианой из Таргалы, ибо не вижу препятствий для вашего брака.

– Благодарю, – доблестный муж склонил голову, но духовник успел углядеть по-мальчишески счастливую улыбку. Надо же, совсем от любви ошалел.

– Иди, чадо, и пришли сюда деву Мариану.

В полутьме исповедальни Мариана казалась призраком. Только и есть живого, что дрожащие губы и умоляющие глаза.

– Дочь моя, – сочувственно проговорил брат провозвестник, – ты ведь его не любишь?

Мариана хотела ответить – и разрыдалась.

– Плачь, дочь моя, плачь. – Священник усадил девицу с собою рядом, возложил ладонь на белобрысую голову, осторожно погладил. Усмехнулся: верно, Ферхади эти волосы иначе как золотыми не называет. – Плачь, тебе станет легче. Благородный Ферхад иль-Джамидер – мой духовный сын, я хорошо его знаю. Он всем хорош: умен, отважен, честен; но от женской красоты, увы, шалеет.

– Хороша честность, – сквозь судорожные всхлипы выдавила Мариана. – Он же… он…

– Я знаю, знаю, – покивал светлый отец. – Ферхади признался мне в содеянном. Он полагает, что любовь его извиняет.

– А вы?

– Человек ходит, чадо, Господь водит. И хоть порой не в силах людских понять помыслы Его, волю Его мы прозреваем в жизни своей. Не бывают никчемными ниспосланные нам испытания.

Мариана вытерла глаза рукавом платья, вскинула голову.

– Но я… я сэра Барти люблю, светлый отец. И всегда любить буду.

– А он любит ли тебя, чадо?

Брат провозвестник почти уверен был в ответе: его беседы с рыцарем и болтовня таргальской девчонки с сестрой Элиль давали картину вполне ясную. Разве что два голубка господних успели объясниться вечером перед похищением…

– Не знаю, – вздохнула Мариана.

– А хочешь ли знать? – вкрадчиво спросил священник.

Мариана не смогла ответить. Брат провозвестник словно воочию видел, как рвется надвое ее душа, не зная, надежду предпочесть или уверенность. Да ведь ответ и не требовался, достаточно вопроса. Вопроса – и короткого замечания, в котором не будет ни слова лжи.