Меч времен
Шрифт:
Оглянулся… Прислушался… Вытащил…
Развернул осторожненько. Глянул — кольцо, точнее сказать — перстень. Красивая серебряная печатка с непонятным рисунком и буквицами наоборот — «Ал-др кн-зь». Александр князь — так выходило. Хм… интересно… Что за игры тут затеваются?
И зачем? А зачем он, Миша, вообще к этому вязу сунулся? Ну, были у отрока какие-то свои — недетские — дела? И что с того? Какое кому дело? Зачем, спрашивается, полюбопытничал? Просто потому, чтобы не чувствовать себя полным лохом? Может быть, может… Ну, Бориска… не ожидал! Впрочем, а ну их всех…
Положив перстень
Глава 8
Лето 1240 г. Господин Великий Новгород
Смута
Не успел Александр вернуться с войны, как в городе «бысть крамола велика». В чем суть «крамолы», ни в одном из источников не сообщается, но она послужила причиной того, что Александр рассорился с новгородцами и в гневе отбыл в Переяславль.
Вот так вот получается! Ребенок подставляет князя. Хм… по-местным меркам — уже не ребенок, да и то — его просто используют, вот и все. Взять перстень с печатью из дупла, отнести на немецкий двор, потом положить обратно. Интересно, что с кольцом проделали немцы? Сняли восковую копию? А зачем им поддерживать бояр против князя? Это ведь не орденские немцы-крестоносцы, это торгаши из Любека и прочих северонемецких городов, прообраза будущей Ганзы. Значит, бояре им что-то такое обещали… какие-нибудь торговые выгоды. Вот те и подмогнули…
Впрочем, ему-то, Мише, до всех этих интриг какое дело? Выбраться бы отсюда поскорей, а для того — проникнуть к Мирошкиничам, найти стеклодува, а там… А там — видно будет.
Назавтра, ближе к вечеру, явился дьячок из ближней церкви — учить отроков Святому Писанию. Воспользовавшись этим, Михаил тут же ушел — якобы на торжище, купить гребешок да ножик — на самом же деле — зашел в условленную корчму, пора уже было встретиться с человеком тысяцкого.
В городе было беспокойно, очень беспокойно, в душном вечернем воздухе явственно пахло смутой. Да, собственно, она и началась уже — туда-сюда бродили по улицам вооруженные палками группы, что-то кричали, дрались меж собой, а кое-где — слышно было — как звякнули вечевые колокола городских районов-концов. До концов уже дошло! С улиц да сотен.
Боярин Софроний Евстратович позаботился — большей части холопей велел с дальней усадьбы на главную перейти — на всякий случай, добро хозяйское уберечь — мало ли? Смута — она и есть смута, быстро может потерять управление, тогда уж совсем не ясно будет — кто за кого. Бей, круши, грабастай!
Люди шептались… да что там — шептались — говорили открыто, болтали, можно сказать, на всех углах: князь, мол, продался немцам, дал им особую торговую грамоту, а, окромя того, городскую казну похотел под себя подмять и, еще пуще, власть взять полную — над посадником, тысяцким, господой.
— Люди новгородции! Не отдадим наших вольностей жаднолюбивому князю! Постоим за Святую Софью! Скажем же властолюбцу — путь пуст!
Вот именно так вот и кричали. Мол, убирайся, княже, откуда пришел — без тебя обойдемся. Между прочим,
Подобное Михаил видел еще в юности, в конце восьмидесятых, когда по всему Питеру вот так же бродили с лозунгами, кучковались, кричали всякое разное — от «Долой КПСС» до «Партия, дай порулить». И — такое впечатление — что никто не работал. Вот как и здесь.
Только вместо «Долой КПСС» — «Долой князя!»
Путь — чист!
А ведь выгонят, как пить дать — выгонят. Вон как активно действуют — видна, видна организационная жилка. Покричав на улицах да по сотням, пошли собирать веча по концам, а уж оттуда наверняка двинутся к Святой Софии или на Ярославово дворище — собирать главное вече. А уж там какое решенье примут — ясно. Что и говорить, не повезло Александру. Сейчас, в данный момент, не повезло… Ничего, через год вернется, сами же новгородцы и попросят — вот, примерно так же, как теперь — и уж тогда развернется, получив нужную легитимность, многих, многих казнит из нынешних крикунов. Ну, до того долго еще… А пока же… Пока…
Постоим за Святую Софью и вольности новгородские! Долой князя — путь чист!
— Кольцо? Что за кольцо? — переспросил Парфен, старый знакомец Миши еще по Невской битве, именно его и прислал Сбыслав. Надо же — оказывается, поддерживали отношения!
— Обычное такое кольцо, перстень с печаткой…
Михаил обсказал в подробностях.
Парфен задумчиво покивал, скривился:
— На немецком дворе ювелиры знатные. Что хочешь подделают. Вощанник с перстня сняли — вот и печать княжья.
Однако познания. Вот тебе и простой мужик, возчик. Да-а… не так-то и много тут простых было… разве что Авдей с Мокшей да раба… хм… раба… Марья. Интересно, как она хоть? Спросить у Парфена? Так откуда ж ему знать? Про другое надобно спрашивать, про другое.
— А что, Мирошкиничей никак нельзя прищучить? Ну и всех прочих. Ведь подлог явный!
— Да все знают, что подлог, Миша, — рассеянно отмахнулся возчик. — Не сегодня вся эта смута затевалась, и не вчера даже. Князь на шведов, а бояре — тут как тут. Чужими руками все делают, псы, поди, поймай! Да и поймаешь, так с того что? У них сила…
— Так и у «житьих» и у «гостей» сила немаленькая, — глотнув пива, усмехнулся Михаил. — По крайней мере, серебришка уж не меньше, чем у бояр, на любую смуту хватит, не так?
— Так, — Парфен неожиданно улыбнулся. — На то и расчет. Выгонят сейчас князя, подуспокоятся… Тут наш черед и придет! Через год посмотришь — по-другому все повернется. Не дадим боярам всю власть, не дадим!
Миша хохотнул:
— Не сомневаюсь.
— Да и бояре не все заодно, — возчик пригладил бороду, через плечо собеседника бросив внимательный взгляд на дверь. — Сам посадник Степан Твердиславич, да сын его, Михалко Степанович — за князя. А ведь тоже не последние люди! Ничего — сейчас, главное, кровушки лишней не нацедить, успокоить буянов. А уж потом — полегонечку, потихоньку. Посадник с тысяцким, думаешь, где сейчас?