Меч Юга

Вебер Дэвид Марк

– Понимаю. Но этот охранник - единственный, кто тебя беспокоит?
– ее меч вонзился в диаграмму.

– Да. У них больше нет никого, кто мог бы смотреть вдоль реки.

– Тогда оставь его мне, Кровавая Рука.

– Ты уверена, что сможешь снять его без тревоги?
– спросил он, оценивающе глядя на нее.

– Он даже не узнает, что я там, Кровавая Рука, - она по-волчьи улыбнулась.
– Он умрет без единого звука.

– Ну, тогда!
– Базел резко кивнул.
– Раз так, я думаю...

* * *

Глэмхэндро беспокойно пошевелился

под Кенходэном, и он потрепал шею жеребца одной рукой, держа поводья кобылы Чернион в другой. Но его попытка успокоить лошадь была не более чем нерешительной, поскольку он боролся со своими собственными беспокойными мыслями.

Он контролировал себя со времен леса Хев, но теперь он больше не был уверен, что это так, потому что он был готов - жаждал - убивать. Это беспокоило его, потому что мысль об убийстве становилась для него все более отвратительной... до сих пор. И это сильно отличалось от того, что он испытал на борту "Повелительницы волн". В нем не было неистовой жажды крови, только холодное, клиническое принятие того, что убийство бандитов было уместным... естественным.

Он покачал головой и украдкой посмотрел вслед Элрите. Она сменила сапоги для верховой езды на мягкие кожаные туфли и растворилась в траве, как призрак, ускользнув, как тень смерти. То, что женщина выбрала профессию с оружием в качестве своего призвания, его не беспокоило, но она показала новое лицо, проверяя свое оружие с холодным, компетентным знанием дела. Он был бы менее встревожен, если бы она проявила такое же мрачное рвение, как Базел; именно холодный, бесстрастный блеск в ее глазах заставил его похолодеть. Он вздрогнул, затем взял себя в руки, кляня собственное лицемерие. Кто он такой, чтобы задавать ей вопросы? Это он подтолкнул ее к нападению - почему ее эффективность должна беспокоить, а не радовать его?

Он снова вздрогнул... Затем тихо выругался, почувствовав запах собственного горького пота, потому что это был не пот страха. К этому времени он слишком хорошо знал, как пахнет его собственный страх, и это было что-то другое. Кое-что похуже. Его пульс грохотал в ушах, а мысли казались распухшими и беспорядочными. Горячими.

Его глаза внезапно расширились. Это было нечто большее, чем просто эмоциональный стресс. Какое-то похороненное воспоминание шевельнулось, и он удвоил свою мысленную ругань, потому что не могло быть худшего момента для такого отвлечения!

Острая тошнота пронзила его, и он отчаянно сглотнул, когда его рот, еще мгновение назад сухой и колючий, наполнился удушающим потоком слюны. Он хотел заскулить и остановить атаку, но не мог. Элрита уже выслеживала свою добычу, а остальные были слишком далеко, чтобы подать им сигнал, не насторожив этим бандитов. Он потер руку с мечом о бедро, вытирая пот. Он был липким и холодным под камзолом и кольчугой, когда пытался сосредоточиться, пытался заставить память всплыть на поверхность... или утихнуть. Он отказался. Тоненькие голоса терзали его рассудок, пропищав слова, которые он не мог разобрать, смеясь и визжа. Он боялся за свой разум, за свою жизнь, если ему придется сражаться отвлеченно, за...

Часовой исчез, и рука Базела рассекла воздух. Уолшарно мгновенно ожил, стремительно врываясь в лагерь из заката с Венситом и Бирчалкой позади него, и Кенходэн громко выругался.

Он едва мог видеть сквозь красные волны душевной боли, но его меч каким-то образом оказался в его руке, когда Глэмхэндро рванулся вперед под ним, как раскручивающаяся пружина. Кобыла Чернион с грохотом неслась позади, а меч в его руке был неподвижным, тяжелым куском металла. Копыта Глэмхэндро высекли искры боли в его голове, и он почувствовал, что проваливается во тьму. Ветер хлестал его по лицу, когда он приближался к лагерю, и заходящее солнце светило ему в глаза. Он пытался цепляться за осознание, скользя в ожидающую пустоту, но это было бесполезно.

Перед ним маячил разбойник, черный и суровый в его красном видении. Рот мужчины открылся в крике, но Кенходэн ехал молча, отгороженный от окружающего шума. Он вырвался на свободу от мира, вращаясь в темном коконе, который ни с кем не делил, и чувствовал, как его меч двигается, как будто его держит кто-то другой. Сверкнула сталь, и кричащий рот навсегда замолчал в брызгах крови. Затем Кенходэн по спирали покатился вниз, все ниже, в бездну своего собственного разума и тьмы....

Чернион изумленно моргнула, когда Кенходэн прогрохотал мимо. Он отпустил ее кобылу, как и планировал, но не стал ждать, пока она сядет в седло. Глэмхэндро пронесся мимо, осыпая ее грязью, когда его копыта кромсали травянистый склон. Его хвост развевался, как струя дыма, и Кенходэн ехал легко, расправив плечи, выпрямив спину, положив руку с мечом на колено. Она смотрела, как он несется на изумленных бандитов, как валун, без поддержки, без какого-либо прикрытия с флангов или спины.

Не то чтобы бандиты были готовы встретить его. План Базела состоял в том, чтобы он и Венсит атаковали первыми, привлекая к себе внимание разбойников, и когда Кенходэн атаковал, большинство из них смотрели в другую сторону. Некоторые сражались с ножнами, чтобы обнажить оружие, другие мчались к привязанным лошадям, но их движения едва начались, как Базел и Уолшарно начали убивать.

Меч градани двигался легко, как сабля, пронзая своих врагов подобно молнии. За ним тянулась кровь, сверкая, как рубины на закате, и Уолшарно сражался, как другая рука. Самый великолепно обученный боевой конь во всем мире не мог сравниться со скакуном, поскольку скакуны были столь же разумны, как и любая из человеческих рас, а воины среди них - такие воины, как Уолшарно и Бирчалка - тренировались в своих боевых искусствах так же усердно, как любой человек или градани. Он и Базел были не просто всадником и скакуном; они были одним целым. Два сердца, два разума, две души, объединенные связью между ними в единое смертоносное целое. Все, что находилось справа, было заботой Базела; все, что находилось слева, принадлежало Уолшарно, а подкованные сталью копыта и челюсти, которые ломали руки, как палки, мало кому позволяли избежать его гнева.

Венсит свернул из кильватера Базела, чтобы отрезать бандитов от их лошадей, и полдюжины разбойников обернулись на стук копыт Бирчалки. Они в ужасе уставились на грохочущего скакуна и пылающие глаза волшебника, но у них не было выбора, и мечи сверкали в их кулаках, когда они прыгнули, чтобы сразиться с ним, сражаясь за свои жизни.

Он и Бирчалка не были равны Базелу и Уолшарно, потому что им не хватало слияния уз принятия, а Венсит не был защитником Томанака. Уолшарно знал то, что знал Базел, видел то, что видел Базел, точно так же, как Базел делился тем, что он видел и знал. Он и его всадник двигались как одно целое, каждый понимал намерения другого в тот момент, когда это намерение зародилось, и они сражались с гладкой, отточенной эффективностью, с которой не мог бы соперничать даже другой всадник ветра и скакун, поскольку это было основано на восьмидесятилетнем совместном опыте в большем количестве сражений, чем большинство людей могли бы даже посчитали.

Бирчалка и Венсит были больше, чем лошадь и всадник, но меньше, чем всадник ветра и скакун. По правде говоря, не было никакого сравнения между их способностями и возможностями Базела и Уолшарно... за исключением того, что ни один другой воин и ни один боевой конь, как бы они ни хотели и ни умели сражаться, не могли сравниться с ними. Если меч Венсита был просто смертных размеров, он двигался с одинаковой сверкающей скоростью, и первые два бандита, столкнувшиеся с ним лицом к лицу, оказались одинаково, хотя и менее эффектно, мертвыми. Остальные попытались обойти Бирчалку и подколоть сухожилия, но слишком поздно.