Меч
Шрифт:
Губы, перечеркнутые узкой полоской свежего, лишь слегка поджившего шрама, изогнулись в кривой усмешке. Все похоже. Но все не то.
Всё по чину. Но гвардейцы — не его верные магдебуржцы, готовые на все. А русские дружинники в своих каплевидных шлемах и с красными щитами. И задача их несколько отличается от привычной. Они должны не защитить от покушения. Они обязаны не дать королю сбежать. Нет, если вдруг в гулких коридорах раздадутся крики, и станет тесно от нападающих, дружинники умрут, но не пропустят к королю убийц. Да и кому в голову придет такая
И комната — не гостевые покои, коими хочет казаться, но тюремная камера. «Королевскими покоями» она могла быть вчера, когда была готова принять гостей. Но — гостей. Без молчаливых русов у дверей.
Узников же содержат в тюрьме. В камере. То, что нынешнее обиталище роскошно и по стенам не сочится вода, а узнику не приходится спать на голом камне или охапке гнилой соломы, деля последний кусок хлеба с жадными крысами, по существу ничего не меняет. Разве что прямо говорит о том, что пленители не склонны подвергать пленника излишним мучениям. А еще о том, что им не требуется выбивать из него какие-то сведения.
Впрочем, что сырой подвал, что роскошная комната на пятом этаже донжона. Разница невелика. Чтобы сбежать отсюда, нужен канат в четыре десятка локтей. Или крылья. Но король Германии не похож на ангела или птицу. А простыни тщательно пересчитывает старик-ключник с глазами сторожевого пса. Да и если случится чудо, и из огненного облака вывалится лестница — бежать некуда. И не к кому. Вассалов, сохранивших верность побежденному сюзерену, нет. Все достойные погибли. Остальные попрятались по норам, боясь привлечь к себе хоть малейшее внимание победителей…
Италия, Саксония, Швабия… вся Европа под русами. Весь христианский мир! Нет! Всё то, что было христианским миром, которого больше не существует!
Генрих погиб еще под Аусбургом. Тело нашли под грудой вражеских трупов и опознали лишь по поножам.
Безнадежно больной Бруно оставлен в Магдебурге. В слабой надежде на милосердие и еще в более слабой на чудодейственные лекарства, которые так расписывала людская молва. Если брат и выжил, то он в плену. Или же казнен. С непредсказуемых русов станется. Эти дикие варвары способны вылечить от чумы, чтобы казнить.
Любимая Эдит не придумала ничего умнее, как поджечь часовню, в которой ожидала окончания битвы. Результат стал однозначен и виден даже с такого расстояния… Жену поглотило пламя. И детей. Она обрекла малышей на мученическую смерть. А ведь знала! Знала, что русы не убивают детей. Не могла не знать. При ней же не раз удивлялся странностям врага…
Но имеет ли он право осуждать отвагу жены?! Не сумев найти смерть в бою! Оказался в плену целым и невредимым. Царапины и ссадины не в счет. Единственное утешение, что не поднял руки, трусливо бросив меч. Трудно продолжать бой, когда в
Впрочем, эти мелочи неважны перед лицом вечности. Стоит ли продолжать терзаться? Не сегодня — завтра жизнь закончится, а вместе с ней прекратятся и все неудачи…
От невеселых мыслей отвлек скрип двери. Оттон поднял взгляд на вошедшего. Надо же! Князь Ярислейв пожаловал собственной персоной. Почтил присутствием, так сказать… Молодой, лет двадцать пять, не больше.
Досада вспыхнула с новой силой! Его, сумевшего собравшего под свои знамена весь цвет христианского рыцарства, разгромил даже не Великий Князь русов, оставшийся в своей варварской столице, а щенок!
— Приветствую нашего царственного брата!
Ярислейв вежлив. Или правильно будет «Ярослав»? И говорит чисто, будто не русский его родной. Оттон молча кивнул в ответ. Стоящему на краю смерти безразличны церемонии.
— Уже приготовился умирать? — правильно понял рус. — Не слишком торопишься?
— Оставлять мне жизнь — слишком опасно. Мало ли кто захочет сделать символом борьбы плененного врагами короля. Убить — проще. Новомученниками и так полнятся небеса. Одним больше, одним меньше… — равнодушно пожал плечами король. — Благодарю, что не заставили насладиться гостеприимством неапольской тюрьмы.
— Не за что, — улыбнулся рус. — Мои поступки не стоят благодарности. Просто не вижу ни малейшего смысла в издевательствах. Или так жаждется ощутить холод подвала?
Оттон отвернулся, презрительно задрав подбородок. И тут же сообразил, что выглядит минимум смешно. Рус верно сказал. Хотели бы — посадили знакомиться с крысами.
Князь же, так и не дождавшись ответа, прошелся по комнате. По-хозяйски присел на край кровати, подтянул поближе столик, жалобно заскрипевший всеми сочленениями. Налил в кубок вина, отхлебнул, смакуя…
— У меня есть предложение к тебе, Оттон, — неожиданно произнес рус, поставив оставшийся практически нетронутым кубок обратно. — Иди под руку Руси. Найдем, где применить хорошего правителя.
Король задумчиво посмотрел на собеседника. Тот не шутил. И в словах не было ни грана издевки. Рус предлагал жизнь. И свободу. Относительную, но все же…
— Что, сами не справитесь? — легкое волнение не прошло бесследно. Первые слова показались вороньим карканьем.
Ярослав пожал плечами. Снова взял кубок, рассматривая тонкую работу медника…
— Справимся. Как справлялись до этого. Но с тобой у нас может получиться немного лучше. Самую чуточку, но лучше. К примеру, Магдебург. Твой любимый город. Он почти умер. С тобой вернется к жизни быстрее.
— Ты не боишься предлагать это врагу?
— Мы же правители, а не козопасы. Враг-друг… Сегодня враг — завтра друг. А достойный уважения враг куда лучше друга, которого презираешь. Герцогу Неаполя я не доверю даже деревню.
Заманчиво. Очень заманчиво. И много доводов «за». Но еще больше — «против»…