Меченный смертью. Том 5

На дворе стояла чудесная золотая осень. Солнце весело пробивалось сквозь трепещущие на ветру желтые и багряные листья дубов и кленов. Воздух был наполнен оживленным птичьим гомоном. А в высоких голубых небесах проплывали редкие легкие облака. Все вокруг словно бы пыталось впитать в себя счастье и ликование последних уходящих ясных теплых дней.

И на всем этом пестром и жизнерадостном фоне очень странно и необычно смотрелась одинокая темная фигура, медленно идущая к видневшемуся на склоне холма сельскому кладбищу. Это был совсем еще юноша. Но, если случайный путник смог бы заглянуть ему в глаза, то его

поразила бы застывшая там вековая печаль. Этот человек был молод телом, но стар душой. Во всяком случае именно так он выглядел в этот самый момент.

Подойдя к подножию холма, он двинулся между рядами могил к тому месту, где виднелись свежие холмики земли и кресты, обложенные траурными венками. Приблизившись к одной из могил, он остановился и хмуро взглянул на табличку с именем и годами жизни, отмеренными жестокой судьбой для их обладателя.

Было заметно, что далось ему это нелегко. Даже не так. Ему чертовски тяжело было видеть на памятной табличке имя, которое он так часто произносил, совсем не задумываясь, что однажды будет его только читать на могильной плите и никогда больше не скажет вслух. Он слишком привязался к этому человеку. Была ли это ошибка? Возможно. Но, даже если и так, это была первая ошибка, о которой он ни капли не жалел.

Покровская Ольга Дмитриевна.

Он читал это уже в десятый раз. И все не мог поверить. Когда, месяц назад, он уезжал, она обещала его ждать. И не дождалась. И все, что было в ее короткой жизни, никак не походило на историю счастливого человека. До счастья она так и не дожила.

Просто кому-то захотелось поставить точку в ее так и не сбывшихся мечтах. Поставить просто так, из-за прихоти. Чтобы преподать урок. И эта жирная точка была вырезана на лбу у бедной девчушки, когда ее нашли мертвой… и когда ее укладывали в гроб. Большой багровый шрам в виде сердца каменного голема…

Вместе с осенней прохладой в Петербург вернулась яркая и суетливая пора балов и пышных приемов. Северная столица утопала в роскоши и неге, абсолютно не заботясь о том, что происходит на отдаленных окраинах некогда обширной империи. Им было не до этого. Не до гиблых диких земель с их первобытными нравами, не до бед и забот простых людей, которые там жили, не до ратного подвига доблестных воинов, которые защищали рубежи их отечества от нашествия смертоносных аномальных тварей. Северная столица жила своей обычной беззаботной и легкомысленной жизнью.

В один из ненастных ноябрьских вечеров в гостиной князя Михаила Алексеевича Филатова собралось, впрочем, как и всегда, весьма блистательное светское общество. Был здесь и многоуважаемый князь Зубов Михаил Петрович, генерал губернатор приграничного округа, вместе с молодой супругой, с которой состоял в браке что-то около двух лет. Вокруг князя собрался небольшой мужской кружок, где шла неспешная беседа, касающаяся текущей политической обстановки и недвусмысленных планов императора по дальнейшему отторжению приграничных Польских земель.

Однако, в другом кружке, состоявшем из более молодых и горячих лиц, где центральной фигурой был граф Андрей Филиппович Доронин, адъютант генерал-губернатора, шел разговор на совсем другую тему, которая в последние дни будоражила весь без исключения высший свет северной столицы.

— Но, помилуйте-с, граф, — спрашивал низкорослый брюнет в синем фраке, прикладывая недавно вошедший в моду лорнет к своим и без этого вполне сносно видящим глазам, — князь Островский пропал десять лет тому назад во время охоты в диких землях. И

тут он совершенно неожиданно появляется. Целый и невредимый. Сваливается буквально, как снег на голову. Да еще и прямо к постели умирающего отца, обладателя огромного состояния. Сдается мне, что в этой неправдоподобной истории очень много белых пятен.

— Полноте, Петр Николаевич, — с важным видом оглядев притихшую публику, которая ловила каждое его слово, ответствовал граф Доронин, — насколько я знаю, счастливый отец, находясь уже совершенно при смерти, признал своего сына. Говорят, что вновь явленный Александр Андреевич готов был на ДНК-экспертизу и уже собрался было через нее пройти, но престарелый князь Островский, узнав про это, невероятно разгневался и даже выгнал своего личного доктора, который первым намекнул на эту процедуру. Вопреки ожиданиям врачей после такого чудесного обретения давно пропавшего единственного сына, князь Андрей Михайлович прожил еще дней десять, хоть доктора ему и пары суток не давали. И, конечно же, счастливый родитель на радостях отписал сыну все свое баснословное состояние, которое до этого хотел завещать на благотворительность.

Виконт Петр Николаевич Морев на протяжении всей речи графа с любопытством смотрел на него через свой лорнет в золотой оправе.

— Однако, граф, — с любопытством спросил он, — где же молодой князь Островский пропадал все это время? Что он сам заявил на этот счет? Ходят слухи, будто он попал в плен к каким-то арабским племенам. Но звучит это, скорее, как сказка, чем описание реальных событий.

— Эта история овеяна мраком недосказанности и слухов, любезный Петр Николаевич. Но я постараюсь хотя бы немного приоткрыть вам, господа и дамы, эту завесу таинственности. — Граф Доронин выдержал многозначительную паузу и обвел всех таинственным взглядом. — Один источник, имени которого я называть не буду, вполне определенно намекнул, что ни в каком плену молодой князь Островский не был. Он просто решил сбежать из-под слишком уж тяготившей его опеки своего весьма требовательного родителя. Тому доказательством служит сохранившийся при нем личный родовой перстень. Разве, попав в плен, смог бы он его сберечь?

Андрей Филиппович обвел всех вопросительным и вместе с тем несколько тщеславным взглядом.

— Мой источник утверждает, что он припрятал его на время, пока волею судьбы не исколесил полсвета и в конце концов не решил вернуться в родные пенаты. Достоверно неизвестно, что он делал все эти долгие десять лет, прошедших с его восемнадцатилетия. Но поговаривают, что он успел послужить в итальянской армии, добился весьма неплохих успехов на Сицилии среди местных воротил бизнеса, потом на какое-то время уехал в Америку, где вполне успешно играл на бирже и даже смог сколотить свое первое независимое состояние. Затем он вернулся в Европу и пропал из виду на пару лет, пока внезапно не появился на пороге своего отчего дома. Ходят слухи, что сделал он это не из любви к родителю, а исключительно ради сохранения рода.

— И конечно же не без мыслей о своем баснословном наследстве, — язвительно фыркнул виконт Морев.

И тут подала голос одна из двух дам, присутствовавших в этом кружке. Она была молода и вполне себе красива. Если внимательно приглядеться, то можно было заметить по ее несколько необычной манере сидеть, а также по весьма свободному платью, что она находится в положении. Это была супруга графа Доронина, Анна Петровна, которая не мыслила жизни без высшего света и в очередной раз уговорила мужа взять ее на званный ужин к князю Филатову.