Мечи Дня и Ночи
Шрифт:
Единственная тропа, к его досаде, вела на восток, в сторону от всех остальных. Землетрясение раскололо отвесную скалу у него впереди, сдвинуло с места несколько тонн земли и повалило около двадцати деревьев. Среди всего этого хаоса Алагир увидел странное зрелище: полузасыпанный дверной проем в огромной куче земли и каменную перемычку над ним. Чудеса, да и только. Кому это пришло в голову пробивать дверь в горе?
Он сознавал, что должен вернуться к своим. Враги могли собраться с силами для новой атаки или получить подкрепление. Но эта таинственная дверь притягивала его к себе. Сколько же ей лет,
Он спешился, бросил поводья на землю и взобрался повыше. Теперь стало видно, что карниз над дверью покрыт красивой резьбой и на нем что-то написано. Алагир кинжалом соскреб с букв землю. Надпись была сделана на незнакомом ему языке — скорее всего на сатульском, если вспомнить историю этих мест. Возможно, это чья-то гробница.
Любопытство Алагира заметно угасло, но голос заговорил снова: Войди внутрь, Алагир.
— Оставь меня в покое, проклятая!
Если ты не хочешь, я никогда больше не заговорю. Только войди. Там, внутри, заключена надежда дренаев.
Никакой другой довод не заставил бы его лезть в темный склеп, но тревога за судьбу своего народа слишком долго снедала его. Он со вздохом положил на землю высокий шлем и пролез в отверстие. За дверью начинался ход, ведущий куда-то во тьму. Шагов через пятьдесят Алагир увидел луч света, проникающий сверху сквозь трещину, и пошел туда.
Свет падал на большую мерцающую глыбу — ледяную, как подумалось Алагиру сначала. Потом он рассмотрел, что для льдины у нее слишком правильные очертания. Скорее гигантский стеклянный куб. Он увидел, что находится внутри этого куба, и у него захватило дух.
На деревянной стойке были аккуратно развешаны искусно сделанные бронзовые доспехи. Чешуйчатый панцирь украшала эмблема золотого орла с распростертыми крыльями. Рядом помещались такие же чешуйчатые боевые перчатки, шлем с головой орла на верхушке, кольчужная рубаха и поножи с подвижными коленными чашечками. Двуручный меч с эфесом в виде пары крыльев и золотистым клинком на свету пылал, будто огненный.
Алагир с пересохшим ртом, на дрожащих ногах сделал шаг вперед. Под его сапогом что-то хрустнуло, и он увидел человеческие кости с остатками истлевшей ткани.
— Кто это? — спросил он.
Вор Ласкарин. Он спас Бронзовые Доспехи и принес их сюда перед катастрофой последней битвы.
Алагир знал историю этой битвы. Каждый дренай знал ее с самого детства. Гражданская война, длившаяся девять лет, привела к жестокому противостоянию у Дрос-Дельноха. Крепость, построенная для защиты от вторжения с севера, была, по сути, открыта для нападения с юга. Защитники были малочисленны, а за три дня до решающего сражения человек по имени Ласкарин похитил Бронзовые Доспехи. Еще через два дня случилось землетрясение, разрушившее две из крепостных стен и убившее больше тысячи человек. Уцелевшие защитники вместе с семьями бежали на север, в колонию Сигус. В их числе были и предки Алагира.
— Зачем он украл Доспехи? — — спросил капитан. Он не украл их. Он их спас.
— Кто ты?
Та, кому не безразлична ваша судьба, Алагир. Та, чей голос способен пройти через долины Времени.
— Ты призрак?
Я жива, коль скоро могу говорить с тобой, однако давно уже умерла.
— У меня меньше пятидесяти солдат. У Агриаса в сотни раз больше. И даже если я изменил бы ему и одержал бы над ним победу, остается еще Вечная.
К вам идет человек, вооруженный Мечами Дня и Ночи. Следуй за ним, Алагир.
— Ты хочешь сказать, что это спасет мой народ?
Не могу ответить с уверенностью. Есть многое, чего я не знаю. Я постараюсь поговорить с тобой снова, но сейчас должна оставить тебя. Моя сила на исходе. Достань меч, Алагир. Надень доспехи.
— Подожди! — крикнул он. Эхо прокатилось по склепу, и настала тишина.
«Достань меч...» Но как это сделать, если меч заключен в хрустальной глыбе? Алагир протянул руку, и она прошла сквозь хрусталь, словно сквозь туман.
Содрогнувшись, он вынул из куба золотой меч. Тот был легче, чем казался на вид, и обладал превосходной балансировкой. Клинок сверкал на солнце. Алагир вздохнул и спрятал его обратно.
Аскари нашла глубокую пещеру, надежно укрывающую от ветра, и они рискнули развести костер. Скилганнон после смерти Гама-ля держался отстраненно и разговаривал мало, Хараду с Чарис не было дела ни до чего, кроме друг друга. Днем они шли, держась за руки, ночью скрывались, чтобы побыть вдвоем. На душе у Аскари было тревожно. За последние дни ее мир распался. Родная деревня опустела, односельчане убиты или ушли в чужие края. Ландис Кан тоже погиб, а ее мысли заняты голубоглазым воином. Она постоянно помимо воли наблюдала за ним, замечая, как грациозно он движется, как спокойно и уверенно говорит. Трудно было смотреть в эти сапфировые глаза, не краснея. Ей казалось, что он способен читать ее мысли, а думала она о не совсем пристойных вещах.
Аскари не понаслышке знала, что такое желание. Она испытывала влечение к Ставуту и к одному молодому лесорубу, который заходил к ним в деревню за провизией. Но к Скилганнону она чувствовала нечто иное. Стоило ему взглянуть на нее, и ее сердце начинало биться быстрее. Она догадывалась, что и он чувствует то же самое, но почему-то борется со своим чувством. Причина такой сдержанности оставалась ей непонятна.
Когда они расположились у костра, он с отсутствующим лицом устремил взгляд на горы.
— О чем ты думаешь? — спросила она.
Ей показалось, что он не слышит, но немного погодя он вздохнул и ответил:
— О храме, которого больше нет.
— Зачем он тебе, этот храм?
— Он — ключ ко всему.
— Чудной ты.
— Чуднее некуда. Помнишь, ты говорила о Возрожденных? Советовала мне опасаться Декадо, потому что у него нет души?
— Помню. Ты тогда еще сказал что-то странное.
— Не такое уж странное, Аскари. Когда-то меня называли Проклятым. Я командовал армиями, брал города. Города, ныне обратившиеся в прах и забытые всеми.