Мечник. Око Перуна

Долгов Вадим

В воздухе повисла тягостная пауза.

Ярослав подался вперед и, пристально глядя на Илью, произнес:

– Значит, ты Илья?

– Да, великий князь.

– А вот это мы сейчас проверим. Отроки, зовите следующего послуха. – Открылись створки ворот, и на судебный двор вышел сам сотник Ян. Был он мрачнее тучи. Обычно задорно торчащие в разные стороны льняные волосы потускнели и засалились. Он ощутимо прихрамывал, правая рука его была положена на лубок и примотана к телу.

Едва бросив взгляд на Илью и его спутников, он отвернулся и встал лицом ко князю.

– Скажи

нам, сотник Ян, знаешь ли ты этих людей? – Ярослав прихватил свою начавшую седеть бородку рукой и с любопытством воззрился на новую фигуру.

Сотник еще раз покосился на Илью, снова отвернулся и простуженным голосом промолвил:

– Знаю.

– И кто это?

– Душегуб это. Соловей зовется.

Илья посмотрел на Яна с изумлением:

– Ян, что ты говоришь? Или не узнаешь меня? Это ведь я, Илья!

К Илье присоединился и Алеша:

– Ян, ты в своем уме? Может, скажешь, что и меня, смешно сказать, Жировитом кличут?

Ян снова глянул через плечо на загон, где находились заключенные, и буркнул:

– Может, и кличут. Мне почем знать?

– Да ты что, Ян, ты не палицей ли по шелому получил от настоящего Соловья?

Лицо Яна налилось багрянцем, жилы на шее вздулись, глаза налились кровью, он закричал хрипло, истошно:

– Душегуб ты, изверг, предатель… – тут глаза его начали закатываться, сам Ян неловко стал заваливаться в сторону и упал бы, да дюжие хлопцы подхватили его под руки и бережно вынесли со двора под навес.

– Вижу, Илья, или, быть может, Соловей, что ты и твои спутники узнали и признали Яна?

Все колохолмцы обреченно закивали головами.

– Почему он назвал тебя душегубом? – Князь смотрел на Илью в упор. Воевода не отвел взгляда, пожал могучими плечами:

– Не знаю, князь.

– Однако по всему выходит, что ты тать-то и есть. Послухи в один голос свидетельствуют…

Тут откуда-то сверху кто-то произнес четко и звонко:

– Врут твои послухи!

Все головы как по команде повернулись туда, откуда раздался голос. На высоком крыльце терема, стена которого огораживала двор позади судейского кресла, стояла княжна Елисава. Стройная, как молодая елочка, в красном аксамитовом плаще.

Еръ

Придорожная корчма на дальнем подъезде к Киеву мало походила на княжеское жилище. Но Ворон выбрал для ночлега именно ее. Держал ее молодой новгородец, который, переселившись на юг, сохранил, однако, все свои северные привычки и характерный говор: «цокающий» и «окающий». Да и двор его мало напоминал окружающие строения. Посреди огорода высилась крепкая хозяйская изба на подклети с маленькими окошками, а вокруг стояли домики поменьше – для гостей. В противоположном краю двора была сооружена большая конюшня, за которой были устроены обширные амбары для товаров.

Останавливались у него в основном небогатые купцы, которым накладно было искать приют внутри стен стольного града. Но Ворон выбрал эту корчму не из-за дешевизны: весомый кошель серебра был вшит в его пояс. Корчма находилась на отшибе, и в ней можно было сидеть хоть год, не привлекая лишнего внимания.

Неизвестно,

сколько должно было продлиться ожидание. Впрочем, если время упущено, измарагды уже перешли в руки князя Ярослава и вернуть их надежды нет. Но доподлинно пока ничего не известно.

Подъехав к городу, он долго искал условное место, на котором должен был расти древний дуб. Дорогу к нему старая Добронега описала Ворону в самых мельчайших деталях, как будто хаживала по ней на прошлой седьмице. Однако на самом деле в Киеве она была более тридцати лет назад, и слишком полагаться на ее советы было бы наивно. В том, что дуб сохранился, Ворон был уверен: о нем как условном месте было сказано в письмеце, которое принес ответный голубь, но как было до него добраться?

Однако, изрядно поплутав, он все таки нашел заветный дуб и оставил в дупле тайным образом написанное послание на кусочке пергамента, в котором Ворон оповещал о своем прибытии и указывал, где его искать.

Вернувшись на постоялый двор, Ворон приготовился к долгому ожиданию. В глубине души он почти не верил в возможность вернуть камни. Но с бабой Егой не поспоришь. В любом случае он ничего не терял, кроме времени. И упускать хотя бы призрачный шанс было неразумно.

Однако уже на следующее утро хозяйский сынишка примчался со двора и, взлетев по лестнице в светлицу, одним духом выпалил:

– Господин, к тебе человек пришел!

Не ожидавший скорых визитов Ворон удивился.

– Веди его сюда.

Мальчишка убежал, а Ворон первым делом снял с гвоздочка и положил на лавку меч, прикрыв его плащом. Неизвестно, что за человек к нему пожаловал и зачем. Знакомых в Киеве у него не было. О его местонахождении никто не знал. Значит, это был человек той самой даждьбожьей дружины. Хотя бабка Ега и расхваливала их как верных заветам прадедов людей, а меч под рукой все-таки не помешает.

Едва только он прикрыл меч, в комнату зашел человек. Неизвестно, каким ожидал увидеть посланника тайной дружины Ворон, но вошедший удивил его. Перед ним стоял статный красавец с открытым лицом, отливающими шелком светлыми волосами и серо-голубыми холодными глазами. Одет он был богато, но не вызывающе. Пожалуй, единственной по-настоящему ценной вещью на нем был наборный поясок с золотой, украшенной рубинами пряжкой. Сапоги были дорогой кожи, с мягкими подошвами. Он бесшумно ступал по тесаному полу.

Впрочем, в руках он держал обыкновенный холщовый мешок. Заметив вопросительный взгляд Ворона, незнакомец поставил мешок на землю и поднял рукав широкой свиты – на внутреннем сгибе локтя у него обнаружился точно такой же знак, который показывала ему бабка Добронега.

Ворон поднялся с лавки.

– Здравствуй, добрый человек.

Незнакомец ухмыльнулся:

– Как угодно меня называли, а вот добрым – в первый раз. Но и тебе не хворать, князь Китежский.

Ворон не привык, чтобы чужие люди величали его титулом, который по нынешним временам выглядел сомнительно и не признавался даже в соседнем Колохолме, не говоря уже о Киеве. Но чувства свои он скрыл и поклонился с достоинством.