Мечник. Око Перуна
Шрифт:
– А меч ты зря под плащом прячешь.
Ворон несколько смутился, что предосторожность его оказалась раскрыта, но виду не подал.
– Ну, добрый или не добрый ты человек, это мы увидим. Если пришел с добром – проходи, садись, если есть хочешь – я сейчас крикну мальчонку, он каши принесет, мяса, кваса.
Человек уселся на лавку.
– От хлеба-соли не откажусь. Но и ты, князь, поешь-попей со мной. Вижу, хорошо тебя княгиня Добронега воспитала. Начну, однако, с главного. – Незнакомец притянул к себе мешок, из которого извлек
Ворона как молнией пронзило:
– Перуновы Очи!!
– Они самые.
Князь бросился к ларцу, нажал на рычажок – резная крышка открылась. На бордовом бархате заискрились два одинаковых крупных измарагда.
Ворон захлопнул крышку и возбужденно посмотрел на незнакомца:
– Как зовут тебя? И что я тебе за измарагды должен, добрый человек?
Тот снова снисходительно ухмыльнулся, огладил рукой бороду и сказал весело:
– Как зовут меня, тебе знать и не стоит, пожалуй. А что должен, так ты же кашу обещал, мяса обещал, кваса. Это и должен, а более – ничего.
Ворон позвал слуг, стол велел накрыть богатый.
Ели практически молча. Покончив со снедью, незнакомец встал:
– Ну что ж, князь Ворон, благодарю. Накормил по-княжески. За то тебе еще один добрый совет: бери ларец, седлай коня и скачи что есть духу в свой Китеж. Ларец мы добыли, но прошло все не так, как было задумано. Вроде и все ловко подстроили, чтобы вину перевести на князька варяжского и воеводу колохолмского. Даже воевода Ян с мухоморовой настоечки нужное нам наплел. Но княжна Елисава оказалась умней…
Речь незнакомца была прервана мощным стуком в ворота постоялого двора. Удары сотрясали дубовые створки. Казалось, еще немного – и они слетят с петель. Хозяин, молодой новгородец, прихватив топор, бросился к воротам. За ним поспевали двое слуг, вооруженных вилами.
– Кто там? – Хозяин постарался прокричать это как можно более грозно. Но голос его прозвучал испуганно.
– Открывай, городская стража и мечники княжие! Доподлинно известно, что на этом дворе тать Садко прячется. У нас приказ княжеский!
Незнакомец тем временем весело хмыкнул, подмигнул Ворону, легко перемахнул через тын и исчез.
Ворон несколько мгновений стоял в недоумении. Хозяин поспешно выдвигал засов, собираясь впустить стражников, пока они не сломали ворота. Ситуация была безвыходная. Удрать через тын можно было, но в этом случае пришлось бы бросить ларец. Допустить этого Ворон не мог.
Вскинув за спину перевязь с мечом и прихватив мешок с ларцом, Ворон бросился к конюшне. Конь его, по счастью, стоял оседланным. Мешок с ларцом был намертво приторочен к седлу.
Между тем хозяин постоялого двора наконец справился с засовом, и тяжелые створки стали медленно, со скрипом расходится в стороны.
Вскочить на коня было делом одной секунды. Ворон дал шенкеля, конь вышел из конюшни и встал напротив раскрывающихся ворот. За ними уже виднелся блеск кольчуг столпившихся воинов.
– Выручай, родной!
Конь взвился на дыбы и, ничего не видя от боли, ринулся в раскрывающиеся ворота – прямо на обнаженные сулицы княжих людей.
Еры
Не было на судебном дворе ни одного человека, который бы не повернул голову, услышав звонкий голос княжны Елисавы. Дольше всех медлил Ярослав, но и он перевел усталые глаза на высокий крылец терема:
– Ты что-то знаешь, Елисава? Объясни или не мешай нам суд судить. Тебе кто-то донес?
Княжна бодренькими шажками спускалась с высокой резной лестницы. При каждом шаге из-под златотканой свиты выглядывал носок сафьяновых сапожек – то один, то другой. При каждом шаге колокольчиком звенел ее голос:
– Никто…
– Ничего…
– Мне…
– Не…
– Рассказывал.
Ярослав смотрел на дочь с недоумением. Она подошла к отцу и встала справа от престола.
– Имеющий глаза да увидит, имеющий уши – да услышит.
Он указала на гнусавого послуха в колпаке:
– Этот врет, что колохолмец. Когда ввели воеводу и товарищей его, они не могли не видеть этого человека, он сидел прямо перед ними. Он их сверлил глазами, а ни один из колохолмцев на нем ни разу взгляда не остановил. Колохолм, чай, не Киев – все друг друга знают, а его никто из них не признал.
Во дворе повисло напряженное молчание. Послух, о котором говорила Елисава, попытался вскочить со скамьи и что-то выкрикнуть, но опять был осажен мощной ладонью дюжего тиуна. Сжав в тонкую полоску губы, он посматривал на княжну колючим взглядом.
– Врет он и о Предславе, – спокойно продолжала княжна. – Я навестила болящую, осмотрела ее раны. В мальце том, – она кивнула в сторону Доброшки, – ни росту, ни силы не хватит так ударить: сначала в глаз, а потом – в самое темечко. Пока женщина без чувств, но я приставила к ней своего лекаря-сирийца. Он большой мастер – авось и милует Бог, поправится Предслава ваша. Сын ее и впрямь сильно напуган. Лекарь дал ему сонного настоя. И он спит сейчас. Сириец сказал, что проспит он не меньше суток. Потом попробуем поговорить с ним еще раз, но уже сейчас понятно, что вряд ли отрок мог так сильно, до немоты, напугать мальчика, да еще бывшего холопа, который всякого в жизни насмотрелся.
Ярослав еще раз пристально посмотрел на послуха и сделал легкое движение рукой. Двое мечников подошли и встали около послуха – не сбежать. Тот, тоскливо взглянув по сторонам, осел на лавке, как сдувшийся пузырь.
Елисава между тем подошла к Илье и взяла своей тоненькой ручкой его тяжелую мозолистую руку, повернула ладонью вверх и положила пальчик на пульсирующую голубую жилку на запястье.
– Отвечай, воин, – Елисава пристально смотрела Илье прямо в глаза, – только быстро: сколько лет ты воевода в Колохолме?