Мечта дилетантов

Абдуллаев Чингиз Акифович

– А сам Паушкин тогда работал в центральном аппарате? Может, он приезжал сюда?

– Нет. Он здесь даже не показывался. Зачем ему лишний раз здесь появляться. Паушкин был такой полупровинциальный тип, со всеми вежливо здоровался, а себя считал таким неотразимым мачо. Даже ко мне пытался подкатить, но я его быстро отшила. Нужен мне такой разведенный тип с ребенком на шее. Он ведь алименты платит, и мы все об этом знали.

– Вы говорили об этом своему шефу?

– Об алиментах?

– Нет, о том, что он к вам «подкатывал».

– Один раз сказала. И он очень разозлился. Сказал, что

если Паушкин еще раз появится в нашей приемной, он меня уволит. И самого Паушкина спустит с лестницы. Я еще тогда подумала, что он просто ревнует. Хотя зачем меня ревновать? У нас с ним ничего такого не было. Ахмед Нуриевич всегда вел себя безупречно.

– Это вас огорчало?

– Меня это устраивало, – с достоинством ответила Валентина.

– Не сомневаюсь. А в каких отношениях ваш шеф был с другими руководителями?

– В нормальных. Хотя Ребрин его не очень любил. И это всегда чувствовалось. Но остальные относились к нему хорошо. Иосиф Яковлевич его очень ценил, а с Ральфом Рейнхольдовичем у него были очень добрые, приятельские отношения.

– Они дружили семьями?

– Не знаю. Наверно, дружили. На кооперативных вечеринках они всегда были вместе. Такие красивые, в смокингах и в бабочках. Как будто картинки из западной жизни. Все три пары.

– Почему три?

– Ребрин обычно не ходит на такие приемы. А когда появляется, то в своем сером костюме и сером галстуке. Его жена вообще никогда не приходила на наши приемы. Она такая полная бабулечка, на которой любое платье будет смешно смотреться. Ей сидеть дома и нянчить внуков, чем она и занимается. Вообще, когда я смотрю на женщин, то понимаю, какой у нас короткий век. Женщина уже после сорока становится никому не нужной, а мужчина даже в шестьдесят еще очень даже способен на подвиги. Может, поэтому у наших руководителей уже вторые и третьи браки.

– В каком смысле?

– У Лочмеиса это третий брак, у Ахмеда Нуриевича второй. И их молодые супруги гораздо моложе своих мужей. Супруге Лочмеиса вообще только двадцать шесть и она на полтора года старше меня. Представляете?

– Но у Абасова первая супруга умерла.

– Ей сейчас было бы сорок четыре, – напомнила Валентина, – а его супруге только тридцать три.

– У Ребрина и Гельдфельда жены не менялись?

– Я же сказала. У Ребрина старая бабушка, которой столько же лет, сколько ее мужу. Говорят, что они вместе учились в школе. Какой кошмар. Значит, они знакомы уже почти шестьдесят лет и еще не надоели друг другу. А у Гельдфельда супруга моложе на полтора года. Но они женаты уже почти тридцать лет. Тоже познакомились в институте. Ну, это евреи, там все понятно...

– Что понятно? – не выдержав, улыбнулся Дронго.

– Евреи всегда хорошо относились к своим семьям, – охотно пояснила ему Валентина, – они не бросают своих детей, всегда помогают своим бывшим семьям, а если их супруги еврейки, то вообще не разводятся.

– Какая интересная расовая теория. Это только евреи такие постоянные в браках?

– Мусульмане тоже, – вздохнула Валентина. – Если бы у Ахмеда Нуриевича не умерла жена, он бы никогда не женился во второй раз. Я вообще думаю, что нужно искать мужа либо еврея, либо мусульманина. Они не бросают своих женщин.

– Успехов

вам в этом трудном деле, – пожелал Дронго. – А вашему боссу часто звонили незнакомые дамы?

– Если вы думаете, что у него были любовницы, то это не так. У него не было любовниц.

– Как удобно разговаривать с таким осведомленным секретарем. Тогда кто именно звонил ему иногда на мобильный? Какая-то незнакомая женщина.

– Откуда вы знаете? – снова испугалась Валентина, наклоняясь к нему и спрашивая почти шепотом. – Мы об этом никому не говорили.

– Кто это мы?

– Я и его водитель Саша. Иногда на его мобильный звонила какая-то женщина и начинала его нервировать. Мы об этом знали, но думали, что это его бывшая пассия.

– Имя которой вы не узнали.

– Конечно, нет. Но она иногда звонила, и он начинал нервничать, сердиться, кричать. Потом искал свою жену и тоже сердился.

– Понятно, – Дронго подумал, что пока все сходится.

– Но откуда вы знаете? – не успокаивалась Валентина. – Вам рассказал Саша?

– Нет. Но я случайно об этом узнал. А как он обычно разговаривал со своей супругой? Вы ведь должны были слышать его разговоры.

– Раньше разговаривал спокойно, а в последние месяцы очень нервничал. Как будто она все время была перед ним виновата. Даже кричал на нее. Я думала, что это из-за работы. Ребрин его нервировал, все время мешал проводить изменения в наших филиалах. Вот поэтому Ахмед Нуриевич и нервничал.

– Ясно, – он поднялся, – спасибо вам, Валя, вы мне очень помогли. И о нашем разговоре никому не говорите. Договорились?

– Я не маленькая. Могли бы и не предупреждать.

Он вернулся в приемную Гельдфельда, забрал копию характеристики и уточнил, где найти Вячеслава Константиновича Орочко. Спустился на два этажа вниз и прошел в конец коридора, где был его кабинет. Постучался. Прислушался. Шел уже второй час, и Орочко вполне мог уйти на обед. Но он оказался в кабинете. Очевидно, когда речь шла о его возможном назначении на высокий пост, он старался не покидать своего кабинета надолго. Даже во время обеда. Перед ним на разврнутой фольге лежали два сэндвича и стояла бутылка воды. Увидев входившего Дронго, он сердито махнул ему рукой.

– Обеденный перерыв, – сообщил Орочко. – У меня обеденный перерыв.

Растительность на его голове росла какими-то редкими кустами. Светло-коричневые брови, казалось, существовали отдельно от его лица. У него был большой, несколько сплюснутый нос, светло-карие глаза и огромные, непропорционально большие уши. На вид ему было лет сорок пять.

– Извините, что я вас беспокою, Вячеслав Константинович, – сказал Дронго, – я только сейчас закончил беседу с Иосифом Яковлевичем и Ральфом Рейнхольдовичем.

Услышав эти имена, Орочко убрал бутылку и завернул в фольгу свои сэндвичи, отодвигая их в сторону.

– Я вас слушаю, – сказал он, проглотив очередной кусок, – у вас ко мне конкретный вопрос?

– Да, – Дронго уселся напротив него, – дело в том, что я второй адвокат вашего вице-президента Ахмеда Абасова.

– Бывшего вице-президента, – кивнул Орочко, снова подвинув к себе сэндвичи и разворачивая фольгу. С адвокатом можно было не особенно церемониться. Он достал снизу бутылку.