Мечта дилетантов
Шрифт:
– Тебе не стыдно? Я так часто тебя о чем-то прошу?
– Я буду выполнять все ее просьбы и поручения, – пообещал он, – только не волнуйся.
– Как это не волнуйся. Я очень волнуюсь. Ты становишься черствым человеком. Стал меньше звонить. Даже Джил из Италии звонит гораздо чаще, чем ты...
– Я учту твою критику.
– Это не критика. Мать имеет право быть недовольной своим сыном. Алло, ты меня слышишь? Что ты делаешь?
– Ищу ручку.
– Зачем?
– Я записываю каждое твое слово.
– И перестань
– Это когда вы вместе служили в штабе Буденного? – пошутил сын.
– И не смей намекать на мой возраст. Когда была армия Буденного, меня не было на свете. Ты прекрасно знаешь, что мне только восемьдесят пять.
– Прекрасный возраст. Если бы ты еще прекратила работать, было бы замечательно.
– Ты хочешь усадить меня дома и никуда не выпускать. А моя работа дает мне чувство ритма жизни.
Она была ректором университета более тридцати лет и в последние годы продолжала преподавательскую деятельность, даже выйдя на пенсию.
– Поступай как считаешь нужным, – примиряюще сказал Дронго.
– Сначала ты меня послушай. Отправь ей письмо и назначь ей встречу. Чтобы она могла с тобой встретиться в Москве. У нее трагедия, арестовали ее дядю. Это тоже сын Лейлы Абасовой, только он младший сын, а отец Сабины – ее старший сын. Ты меня слышишь?
– Конечно, слышу. Я все понял. Ты не беспокойся. Прямо сегодня и напишу.
– Сейчас, – потребовала мать, – прямо сейчас. Так будет правильно.
– Обязательно напишу. Только скажи мне, за что арестовали ее дядю? Она тебе говорила?
– Мне звонили ее родители. Сын и невестка Лейлы-ханум. Они просили о помощи. Сказали, что Сабина тебе сама все расскажет. Ее дядя известный бизнесмен в Москве. И его посадили в тюрьму. Хорошо, что бедная Лейла не дожила до этого дня. Она бы не вынесла такого позора.
– Тебе сказали, за что именно его посадили?
– Конечно, сказали. Придумали, что он убил своего сотрудника.
– Бизнесмен, убивший своего сотрудника? – нахмурился Дронго. – Обычно бывает наоборот.
– Он ни в чем не виноват. Сабина хочет с тобой встретиться и переговорить. Она тоже юрист, работает в крупной немецкой компании. Ты меня понимаешь. Ты должен ей написать. Считай, что это моя личная просьба.
– Прямо сейчас и напишу. Потом побреюсь, приму душ и приеду к вам.
– Я уже не дождусь, когда ты наконец решишь у нас появиться, – ворчливо заметила мать, – а вообще лучше позвони ей. У меня есть ее московский телефон. Сейчас я его найду...
Он попытался ее остановить, но было уже поздно. Она отложила трубку и отправилась на поиски московского телефона внучки своей давней приятельницы. Он терпеливо ждал у аппарата. Положить трубку в такой момент значило обидеть ее на всю жизнь. Она искала записанное долго, минуты три или четыре. Наконец он снова услышал
– Я нашла, – торжествующе сказала мать, – запиши ее телефон.
– Не нужно. Я запомню. Продиктуй мне этот номер.
– Сначала нужно набрать ноль ноль. Потом четыреста девяносто пять. Это код Москвы...
– Мама. Я все это знаю. Назови номер.
Она назвала семизначный номер. Он сразу его запомнил. Он вообще никогда не записывал номера, предпочитая оставлять их в своей памяти.
– Ты его запомнил? – спросила она.
– Конечно. Ты ведь знаешь, что я никогда не записываю номера телефонов.
– Иногда мне кажется, что некоторые номера ты забываешь. Например, мой.
– Я его никогда не забываю. Но иногда бывает много работы.
– Так много, что ты не можешь даже позвонить своей матери...
– Да, ты права. Это свинство с моей стороны. Больше такого не будет.
– Знаешь, – неожиданно сказала она, – мне иногда бывает очень больно. Когда был жив твой отец, ты звонил почти ежедневно. А сейчас...
Он подумал, что она права. При воспоминании об отце у него заныло сердце. Это был его лучший друг и советчик. Он ушел на девятом десятке лет, прожив с его матерью больше полувека. Ушел, заснув и не проснувшись. Улыбаясь чему-то своему, увиденному в последний раз. Говорят, что подобной смертью Господь одаряет праведников. Но боль все равно остается.
– Извини, – сказал сын, – я обязательно к тебе сегодня приеду.
Положив трубку, он молчал целую минуту, закрыв глаза. Ему казалось тогда, что мир стал неполным, если в нем не осталось места для его отца. Вся прежняя жизнь была опрокинута и казалась теперь одним счастливым сном. Он прожил вместе с родителями почти сорок девять лет. Другой мог бы назвать это счастьем. Он подумал, что боль потери бывает одинаковой и в десять, и в двадцать, и в сорок, и в пятьдесят лет. Или это не совсем так. Боль потери в десять лет – это жизнь подростка без отца в самые нужные моменты жизни. Боль потери в двадцать лет – это жизнь молодого человека без отца в период становления новой жизни. Боль потери в тридцать лет – это жизнь человека без мудрого осмысления прожитых лет и без должного наставника. В сорок лет с потерей начинаешь смиряться. В пятьдесят уже сам чувствуешь себя не совсем молодым человеком. Но боль все равно остается.
Он набрал московский номер Сабины Абасовой. И услышал ее энергичный голос.
– Доброе утро. Я вас слушаю.
– Здравствуйте. Вы вчера ночью написали мне письмо. Меня обычно называют Дронго.
– Ах, извините. Я не думала, что вы мне позвоните. Извините и за мое сумбурное письмо. Я так волновалась. Вы наверно подумали, что я экзальтированная особа, которая пытается с вами связаться. Я даже хотела переделать письмо, но было уже поздно, я его отправила.
– Ничего страшного. Нормальное письмо.