Мечта для мага

Агатова Анна

Самое удивительное было то, что присутствие Степана никого не навело на размышления. А он по-прежнему был рядом и молча помогал.

Да какой там Хозяй, он тут привычен, как стены, а вот девица у верстака - это да!..

И я посмеиваясь про себя, радовалась: смешно, забавно, а, главное, никаких томительных поцелуев, никакого жжения на ладонях и ступнях, никакой тяги к чужому мужскому телу.

Целых два дня я была довольна - прекрасные дни и замечательные ночи. А на третью стало ещё лучше - мне опять приснился мужчина.

95.

Лиззи Арчинская

Он появился у моей кровати бесшумно, будто соткался из мрака, сделал единственный шаг, что разделял нас - шаг к постели. А я... я, преодолевая сонное онемение, с трудом протянула к нему руку и почти беззвучно произнесла:

– Иди ко мне! Обними меня!

Он тихо опустился рядом, прямо на пол, и нежно прикоснулся губами к моей ладони. К самой серединке расслабленной, нераскрытой до конца ладони. И тёплая волна огладила всю руку до плеча.

Потом едва ощутимо коснулся запястья - я почувствовала тепло его дыхания на коже, и волоски по всему телу встали дыбом. И вот щекотка его дыхания уже в сгибе локтя, а там, совсем рядом - грудь. И она тоже отреагировала — заныла, будто потяжелела вмиг от ощущения его тепла. Спина изогнулась, подставляя то, что жадно ожидало ласки.

– Ещё, - прошептала, намекая на эту близость, на эту жажду.

– Ты просишь слишком тихо, девочка моя!

И так сладко стало во рту от знакомых слов и предвкушения, и так сухо на губах от горячей жажды поцелуев, что я тихо застонала:

– Ещё! Поцелуй меня!

Громко всё равно не получалось, губы шевелились едва-едва.

Мужчина, чьё лицо я опять не могла рассмотреть, оставался стойким и сдержанным, и ничего большего, чем лёгкий поцелуй в губы мне в эту ночь не перепало.

Хотелось ругаться, стонать, умолять о большем.

Но голоса не было.

И я молча страдала оттого, что всё мне было мало.

Недостаточно.

Голодно.

Молчала, выгибаясь, подаваясь навстречу этим мучительным и сладким поцелуям, этим ласковым рукам, слабо цепляясь за его мощную горячую шею в попытке притянуть его к себе, шепча что-то несдержанно сумасшедшее и умоляющее.

Без результата...

Проснулась вроде и взъерошенная, раздёрганная и злая. То ли голодная, то ли... Ну да. Голодная. Не тем голодом, при котором бежишь в столовую. А тем, другим, что оставался после таких вот снов. Но и довольная, счастливая - он снова пришёл! Он вернулся!

А о том, что это стоеросовый дубинушка Зуртамский, я вспомнила, только когда умылась и окончательно проснулась.

Вот тогда я не только проснулась окончательно, я наконец поняла, что, кажется, схожу с ума.

Это было тяжёлым ударом. Это что же? Я его ждала? Я по нему скучала? Грустила без него?!

Да, утро было тяжёлым. Самым тяжёлым оказалось понимание того, что голова моя не хочет этих снов, отвергает саму мысль о бросающих в жар картинах. А сны меня не спрашивают и снятся, а я их жду, и радуюсь, и предвкушаю.

Ещё тяжелее было понимать, чьих именно я жажду

поцелуев. И ладно бы только поцелуев... Старосты Зуртамского! Заносчивого аристократа, надменного сноба и зазнайки! Женоненавистника, самого неприятного студента нашей Академии. И именно его я готова умолять хотя бы о поцелуе...

Во сне я становилась другой: какой-то бесстыдной, жадной и голодной кошкой, что по весне трётся обо всех мужчин. И неважно, что мужчина не своего круга, круга котов. Пантеры, тигры и львы и, кажется, даже ещё кто-то покрупнее тоже подойдёт. Слоны? Драконы?

Размышляя об этом, я завтракала, занималась в лаборатории, а потом и сидя на лекциях. Мне не нравилась собственная раздвоенность, то, что я не управляла ситуацией, не контролировала, не влияла на неё. Мне не нравилось, что мужчина, которому я хотела принадлежать во сне, в жизни был ненавистным Зуртамским. Осознавать это было тяжело.

Но ещё тяжелее стало, когда я увидела его через несколько дней, днём. В доме Делегардовых.

96. Лиззи Ларчинская

Повод к встрече был неприятным - суд над Мараей.

– Властью, данной мне императором, свидетельствую разбирательство по делу Мараи, дочери Иммануиловой рода Делегардовых, напавшей на мага Эриха Зуртамского и причинившей ему тяжкие увечья, - императорский поверенный говорил слишком громко. Видимо, по привычке. Как в зале суда.

Только мы были не в зале суда, а просто в зале - в гостиной дома гранд-мэтра, ведь суд был домашним.

Такое допускалось в отношении господ благородного происхождения. А Марая была юной девицей самого что ни на есть княжеского рода, для которой репутация — вещь важная. Хотя осталось ли что-то от этой важной составляющей? Гостей на помолвке было достаточно, чтобы слухи разошлись по столице.

Может, всё было и не так, как мне представлялось. Может, гости были очень преданы князю и не позволили себе болтать и разносить потрясающе скандальную, прямо-таки скворчащую и благоухающую жаренным новость, а я просто циничная маленькая дрянь? Хорошо, если так. Для Мараи хорошо.

И если была надежда спасти репутацию, то саму Мараю вряд ли что-то могло спасти. Нападение на мага, злонамеренное, несущее смертельную опасность, при большом стечении свидетелей - это не слухи. А то, что судьёй будет выступать глава рода, а значит, отец девушки, вполне компенсировалось поверенным императора. Именно он был гарантом непредвзятости и справедливости этого суда. Так что очень и очень сомневаюсь в благополучном исходе.

В гостиной собрались только заинтересованные лица: его сиятельство князь Делегардов как глава рода, княгиня с лицом страдающей от боли, Вольдемар совершенно отрешённый и витающий где-то вдалеке, сам пострадавший маг, то есть наш дубинушка Зуртамский, сильно помятый, бледный, с испариной на лбу и тёмными кругами под глазами, я, мой папенька и, конечно, представитель императора - его поверенный в делах.