Мечтавший о солнце. Письма 1883–1890 годов
Шрифт:
Что ж, я только что очень разозлил кое-кого чем-то подобным. Теряешь ли от этого что-нибудь? Нет, ведь эти люди действительно причиняют неприятности, и если я пишу Вам относительно некоторых Ваших выражений, то лишь для того, чтобы спросить: Вы точно знаете, что те, кто так превозносит технику, делают это искренне? Я спрашиваю об этом именно потому, что знаю, как Вы стремитесь избежать студийного шика.
Дорогой Тео,
только что получил твое письмо и вложенные 250 фр. Если бы твое письмо можно было считать ответом на мое предложение, конечно, я мог бы принять то,
Поскольку я нуждаюсь в деньгах, я обязан это принять, даже если мне говорят: «Я хотел бы оставить этот твой рисунок без внимания или сжечь его, ты можешь получить за него столько-то». В нынешних обстоятельствах я ответил бы: «Ладно, давай деньги, вот моя работа, я хочу продвинуться дальше, а чтобы двигаться дальше, мне нужны деньги, я должен постараться их достать», а значит, в случае необходимости, хоть мне на тебя совершенно наплевать, пока я ежемесячно получаю от тебя деньги, которые (без условий, запрещающих делать мне то или иное) полезны и нужны мне, я не буду рвать связей и меня все устраивает.
Этот мой взгляд на тебя и твои деньги уравновешивает твой взгляд на меня и мою работу, и, пока равновесие сохраняется, я это принимаю.
Если я получаю от тебя деньги, а ты от меня – рисунки или картины, и у меня есть чем оправдаться перед обществом, и больше мы не имеем друг с другом ничего общего, писать или говорить не о чем, пока мне этого достаточно, и я это полностью принимаю. Даже если ты пожелаешь разорвать мою работу, или ничего не захочешь с ней делать, или захочешь с ней поработать – раз я, со своей стороны, рассматриваю это как сделку, я теряю всякое право на критику.
Будь так любезен привести мне оскорбление в адрес твоего друга Браата, которое я вставил в свое письмо.
Насколько помню, в моем письме сказано только, что в те месяцы, когда я работал у «Гупиль и Ко» в Париже, я уже считал его больным. В то время, насколько помню, мы с ним очень хорошо ладили, и я, право, не понимаю, как тебе пришло в голову, что я его «терпеть не мог». С тех пор прошло много лет, для меня многое изменилось, и воспоминания о людях, которых я знал тогда, порядком расплылись и стерлись – если я вообще вспоминаю о них, – за это, полагаю, никто не может на меня обижаться. С Браатом все совсем иначе: теперь, когда ты написал об этом вот так, я не стал бы обращать на это особого внимания: пожалуйста, заверь его, что я сочувствую ему, как и всем страждущим, и, если он меня еще помнит, передаю ему привет и желаю столько мира и спокойствия, сколько можно иметь в таком состоянии. Но что пользы ему в таком пожелании – не много, – поэтому, если тебя не тянут за язык, такие вещи лучше оставлять при себе. Однако я попросил бы тебя – если ты говорил ему, что я написал о нем то, в чем ты меня упрекаешь, – сказать ему, что оскорбление ты увидел только в своем воображении. Потому что в моем письме его решительно не найти.
Ты пишешь, что пытался ответить на мои письма, но бросил это. Я тоже хотел тебе написать, но тоже бросил это.
Знай: если ты не собираешься ничего делать с купленной у меня работой или сочтешь нужным порвать ее, я все равно буду стараться изо всех сил.
На этот месяц у меня есть для тебя несколько рисунков пером, которые сейчас у Раппарда и о которых он писал мне, что ВСЕ они ему понравились, ОСОБЕННО «За изгородью» и в «Зимородке»,
Один из них – большой ткач, который ткет кусок красной материи, – и церквушка среди хлебов – и вид на старую деревушку неподалеку отсюда.
Хотелось бы вернуться к твоему письму о моих рисунках, которое, по твоим словам, я истолковал совершенно превратно.
Во-первых, я вижу, что среди сказанного тобой есть и такое: там были работы, которые понравились тебе по тону, по настроению, – тем лучше: если хочешь, это доставляет мне истинное удовольствие. Во-вторых, в том письме сравниваются школы Милле и Лермита. То, что ты говоришь о Милле, выражено, по-моему, лучше и с большим чувством, чем я привык слышать от тебя, однако это омрачено словами о том, как тебе надоел Лермит, и в ответ на все твои доводы я опять хотел бы сказать, что твой подход слишком узок: почему бы не взглянуть шире и не испытать по отношению к обоим (а они, по-моему, отстоят друг от друга, как Рембрандт от Мааса, например) один и тот же восторг, не углубляясь в бесплодные рассуждения о том, кто стоит на первом месте?
В-третьих, в том письме кое-чего не хватало, а именно ответа на вопрос, будем мы продолжать или нет.
Это первоочередной вопрос, и поскольку моя работа зависит от того, есть ли у меня краски и принадлежности (в такой степени, что я не могу с этим не считаться) и, опять-таки, получаю ли я деньги, я едва ли могу признать то письмо очень полезным.
Я мог бы хоть как-то сохранять самообладание в нашей переписке, если бы ты, не имея денег на тот день, написал: «У меня их нет, ты получишь их тогда-то и тогда-то». А теперь в ответ на мои слова ты не пишешь ничего; меня удивляет, что я, сказав, что предпочел бы получить деньги сразу, а не позже, не слышу ничего в ответ, хотя, по твоим словам, если мне нужны деньги, я могу получить их обратной почтой. Если бы ты тогда опять написал: «Мне жаль, но у меня нет денег», мне не пришлось бы думать, что ты проявляешь небрежность сознательно, желая немного усложнить мне жизнь. Если у тебя их нет, мне не на что сердиться, а если ты проявляешь пренебрежение, вольно или невольно, я хотел бы, чтобы ты прекратил так делать, потому что на это в самом деле нужно сердиться. Сказанное мной о том, чтобы, например, сделать что-нибудь с моей работой в Антверпене, действительно соответствует моим планам.
Сейчас мы настроены – ты в отношении меня, я в отношении тебя – достаточно прохладно, чтобы спрашивать и отвечать хладнокровно. В конце концов – не думая о том, наплевать нам друг на друга или нет, – могу я рассчитывать на то, что мы определим: в течение одного года в обмен на свою работу я буду ежемесячно получать обычное? Я должен это знать – если бы я мог на это рассчитывать, то снял бы где-нибудь более просторную мастерскую, которая нужна мне, чтобы работать с моделью.
< image l:href="#"/>Рисунок в тексте письма 440
Та, что есть у меня сейчас, имеет следующее местоположение [см. ил. на с. 56], и моего воображения не хватает, чтобы считать это улучшением по сравнению с прошлым годом.
Это не отменяет того, что, если я жалуюсь на что-нибудь, в твоих письмах появляются пассажи вроде: я (Тео) считаю, что сейчас твои условия лучше, чем прошлым летом. В самом деле? И я, помимо прочего, рисую маленькую карту в ответ на твои слова «я не осознаю» и т. п., и я не принял бы этого твоего письма, если бы этого там не было.