Мечтай обо мне
Шрифт:
К счастью, ворота еще не были закрыты на ночь, хотя это и казалось несколько странным. Она проскользнула мимо стражи, как будто не заметившей ее появления (неудивительно в такую-то погоду), и поспешила к своему жилищу, где, как всегда, было тихо и уютно. Светильники уже горели, излучая приветливый свет, у кровати тлела жаровня. Кимбра мысленно поблагодарила исполнительную Бриту, растянула влажную накидку на вбитых в стену колышках, спрятала котомку в сундук. На миг ей так отчаянно захотелось забраться в постель, под теплый волчий мех, что все тело заныло от предвкушения.
Но живот бурчал уже полчаса, возмущаясь
Кимбра решила забежать на кухню и убедиться, что все в порядке. Она никогда не любила кусочничать, но сейчас не возражала бы против легкой закуски, чтобы еда потом легла лучше.
Стараясь держаться незаметно, она обогнула трапезную с другой стороны и вошла в кухню, где было, как всегда в этот час, шумно и многолюдно. Вокруг каждого из трех столов суетились женщины: одни резали мясо на куски, подходящие для жарки над открытым огнем, другие чистили и потрошили рыбу; третьи перебирали овощи. Подростки помешивали в чугунах и поворачивали вертела. Повсюду носились упоительные ароматы. В углу из земляной печи доставали готовый хлеб и клали в плетенки, которые потом ставились в трапезной на столы. Из маслобойни подавали круги сыра.
Кимбре удалось проскользнуть в кухню незамеченной. Усмотрев на подсобном столе корзинку ягод, она направилась прямо туда и как раз жевала с полным ртом, когда вдруг заметила, что вокруг становится все тише и тише. Она обернулась и увидела, что все глаза обращены к ней. Люди замирали в той позе, в какой в этот момент находились: кто с ножом, кто с половником в руках, кто на полушаге.
Кимбра в смущении спрятала за спину руку, перепачканную сладким соком.
— Я не обедала!
Никто не ответил, даже не моргнул. Казалось, в помещении повеяло леденящим холодом и обратило всех присутствующих в статуи. Живыми оставались только глаза, в которых Кимбра прочла жалость, сочувствие… страх. Сердце у нее забилось вдвое чаще, она пошатнулась и вынуждена была схватиться за край столешницы, чтобы устоять на ногах. Только теперь в памяти всплыла деталь, замеченная, но не осознанная из-за грызущего голода.
В жилище, где так приветливо горели светильники и от жаровни шло тепло, на постели лежал знакомый плащ. Лежал там, где муж сбросил его с плеч.
Волк вернулся домой, пока она вопиющим образом нарушала его строгий запрет, не считаясь с тем, что ее ждет в случае очередного неповиновения.
Вместе со страхом Кимбра ощутила радостную приподнятость. Вулф вернулся! Он жив и невредим! Ей оставалось ждать, как он поступит. К противоречивым эмоциям добавилось чувство негодования на то, что все так запутано, так сложно между ними. Если бы она могла лишь радоваться его приезду! Ведь она только исполнила свой долг. Возможно, Вулф все поймет и не станет сердиться.
Кимбра выпрямилась, вскинула голову. Он поймет. Она заставит его понять. Она будет настаивать на своем, пока…
— Вон!
Это слово разбило неестественную тишину, наполнило кухню дребезгом бьющейся посуды и стуком падающей утвари. Зазвучали торопливые убегающие шаги. Помещение опустело, словно выметенное.
Кимбра осталась. Она повернулась к двери, чтобы приветствовать своего супруга и господина, мужчину, которому поклялась повиноваться. Ее разъяренный викинг стоял, расставив ноги и уперев руки в бока. Его глаза горели гневом.
Глава 14
Первый
Еще он выглядел неухоженным, словно все это время спал в одежде (так оно, без сомнения, и было). Ему не помешало бы сбрить недельную щетину, вымыть голову, причесаться. Пожалуй, больше всего Вулф напоминал сейчас сказочное лесное существо, какого-нибудь гоблина или лешего.
— Ты! — процедил он сквозь стиснутые зубы.
И все.
Кимбра подумала, что так оно лучше. Она бы не смогла вынести грубо брошенных в лицо обвинений, заслуженных и все же несправедливых, потому что не совершила ничего дурного, а если и совершила, оно не может перевесить сделанное ею добро.
— Мне пришлось! — крикнула она. — Две жизни были на ставке, пойми! — Кимбра помедлила, вспомнила молодого купца и торопливо продолжала, радуясь тому, что Вулф не пытается ее остановить. — Михайла ни в чем не виноват! Он не знал и не знает о твоем запрете. И Надя не виновата! Если хочешь наказать, наказывай меня одну!
Умолкнув так же внезапно, как заговорила, Кимбра бессильно уронила руки и ждала. Вулф должен понять, думала она. Ради всего, что у них было, ради наслаждения, которое они делили, и клятвы, которую он дал тогда в темнице — что не обидит ее.
— Я тебя предупреждал, — сказал ярл с бесстрастным видом, обычным в минуты особенно яростного гнева. — Я дал тебе шанс исправиться, и не один. Похоже, я слишком долго играл в великодушие. — Он пожал плечами и скривил губы в усмешке. — Ты не оставляешь мне выбора, Кимбра.
Она могла вынести все, кроме безмерного разочарования в голосе мужа. Разочарование и решимость отражались в его позе, в лице, во взгляде. Было совершенно ясно, как он намерен поступить.
Никто никогда не бил Кимбру. Она не испытала этого, но знала, что люди чувствуют не только физическую боль, но и унижение. Она была уверена, что до конца жизни не простит Вулфу, если он поднимет на нее руку.
— Ты… — начала она, но не нашла слов и умолкла.
Душевная боль нарастала, становилась такой сильной, что перехлестнула бы через самую высокую стену, какую она ухитрилась бы мысленно возвести.
— Ты… не… посмеешь… — произнесла Кимбра онемевшими от ярости губами.
Вулф был заметно озадачен. Вряд ли он ждал от нее отпора в такую минуту. Но его лицо осталось решительным, и он двинулся вперед.
— Это послужит тебе уроком, Кимбра. Когда наша жизнь вернется в обычную колею, ты уже не совершишь такой глупости. Последняя капля переполнила чашу гнева.
— Глупости?! Глупости? Что глупого в том, чтобы врачевать людей? Что глупого в том, чтобы доверять собственному суждению? Не ты ли, уезжая, просил меня присмотреть здесь за всем? Хотелось бы мне знать, что ты имел в виду! Как бы тебе понравилось вернуться домой и узнать, что и мать, и нерожденный младенец мертвы только потому, что твоя жена не посмела пройти четверть мили до города? Или тебя не волнует, что мне пришлось бы жить дальше с таким грузом на совести? Если тебе все равно, подумай, кем бы я предстала в глазах твоих людей!