Мечтают ли андроиды об электроовцах?(сборник фантастических романов)
Шрифт:
— Я руководствуюсь моим здравым смыслом, — ответил Вейкман. Он решительно встал между девушкой и Бентли.
— Печально, — проговорил Вейкман, обратившись к Бентли. — Вы теряете время. Идите лучше в бюро по найму в Холмах. Им всегда нужны биохимики.
— Я знаю. Я работал на систему Холмов с шестнадцати лет.
— В таком случае что вы здесь делаете? — спросила Элеонора.
— Из Птица–Лира меня уволили.
— Идите в Суонг.
— Нет, — произнес Бентли. — Он повысил голос. — Я не хочу больше
— Почему? — поинтересовался Вейкман.
— Холмы насквозь прогнили. Система изживает себя. Там все зависит от того, кто больше даст.
— Ба! — вскричал Вейкман. — Что вам до этого? У вас есть своя работа — вот о чем вам следует думать.
— Конечно, мне платили за мое время, мое умение и мою преданность. У меня была хорошая лаборатория и оборудование, которое стоило столько, сколько я заработаю за всю свою жизнь. Мне гарантировали сохранение моего статуса и общее покровительство. Но я спрашивал себя, чему в конечном итоге служит моя работа? Тому, во что потом она превращается. Либо она исчезает.
— Куда же она исчезает? — спросила Элеонора.
— В никуда. Она не служит ничему и никому.
— А кому она должна служить? Бентли не сразу нашелся с ответом.
— Я не знаю. По крайней мере, кому–то должна. Разве вы не хотите, чтобы ваша работа кому–то служила? В теории Холмы — это отдаленные и независимые друг от друга экономические единицы. На деле же там стараются нажиться на девальвациях, на стоимостях перевозок, на всевозможных пошлинах и еще на многом другом. Вы знаете лозунг Холмов: «Служба — хорошо, а хорошая служба — еще лучше». Какая насмешка. В Холмах не думают о том, чтобы служить населению: это паразитирующее предприятие.
— Я никогда и не предполагал, что Холмы являются организациями–филантропами, — сухо заметил Вейкман.
Бентли нервно осекся. Эти мужчина и женщина смотрели на него, как на всеобщее посмешище? Чего он хотел от Холмов?
Классифицированная служба хорошо оплачивалась, никто никогда на это не жаловался.
Но он жаловался. Быть может, из–за отсутствия ощущения реальности. Правда, это атавизм, который из него не могла вышибить даже клиника детского воспитания. Во всяком случае, с него довольно.
— Почему вы думаете, Бентли, что в Директории будет лучше? — поинтересовался Вейкман. — Мне кажется, вы питаете необоснованные иллюзии на этот счет.
— Дайте ему присягнуть, если это может составить его счастье, — равнодушно проговорила Элеонора.
Вейкман покачал головой:
— Я не дам ему присягать.
— Ну тогда это сделаю я, — бросила Элеонора.
— Прошу прощения, — произнес Вейкман.
Он достал из выдвижного ящичка бутылку шотландского виски и налил себе.
— Желает кто–нибудь присоединиться?
— Нет, спасибо, — отрезала Элеонора.
— Какого черта
Вейкман улыбнулся:
— Вот видите? Вы уже начинаете утрачивать ваши иллюзии. Оставайтесь там, где вы есть, Бентли. Вы не знаете, что для вас хорошо.
Элеонора слезла с краешка письменного стола и вышла. Почти тотчас же она вернулась, держа в руках обычное символическое изображение Ведущего Игру.
— Идите сюда, Бентли. Я приму вашу присягу.
Она поставила маленький бюст из пластика телесного цвета, изображавший Риза Веррика, посредине письменного стола.
— Начинайте.
Когда Бентли подошел, она дотронулась до маленького матерчатого мешочка, висевшего у него на шее, — амулета, данного ему Лори.
— Что это? Расскажите.
Он показал ей кусочек магнита и щепотку белого порошка.
— Молоко богородицы, — сухо пояснил он.
— И это все, что вы носите? — Элеонора указала на целый набор собственных амулетов, покачивающихся между ее голых грудей.
— Я не понимаю, как можно приходить сюда, имея только один амулет? — В ее глазах заиграла ирония. — Может быть, поэтому вас и не преследует удача.
— Мой выбор хорошо продуман, — возразил Бентли. — Обычно я ношу вот эти два. А этот мне подарили.
— Да?
Она наклонилась, чтобы поближе рассмотреть амулет.
— Это, должно быть, от женщины. Дорогой, хоть слишком заметный.
— А правда, что Веррик никогда не носит амулетов?
— Совершеннейшая правда.
В разговор вновь включился Вейкман:
— У него нет в них нужды. Когда фирма выбрала его, у него был уже класс шесть–восемь. Это ли не удача? Он прошел все ступени до самой верхней точно так же, как дети проходят просветительные полосы. Он чувствует удачу каждой клеткой своего организма.
— Я видела, как люди притрагиваются к нему, надеясь, что это принесет им счастье, — надменно добавила Элеонора. — Я их никогда не осуждаю. Я сама это часто делала.
— И что это вам дало? — спокойно спросил Вейкман. Он указал на обесцвеченные виски девушки.
— Я не родилась в тот же день и в том же месте, что Риз, — сухо ответила она.
— Я не верю в астрокосмологию, — произнес Вейкман тем же спокойным тоном. — Я считаю, что удача — существо капризное.
Он повернулся к Бентли и заговорил, отчеканивая каждое слово:
— Веррику, может, теперь везет, но это не означает, что так будет всегда. — Он неопределенно указал наверх: — Они хотят подобия равновесия.
Затем он поспешил добавить:
— Не подумайте, что я христианин или что–то в этом роде. Я знаю, это вопрос случая. — Его голос звучал желчно. — У каждого своя удача. Великих и могущественных под конец ждет падение.