Мечты и реальности
Шрифт:
Я попыталась было проанализировать свои ощущения, но вместо этого гордо и загадочно снова лишилась чувств.
С этого дня моя жизнь сильно изменилась, причём не в лучшую сторону.
Какое-то время я и вправду чувствовала себя не очень — слабость, ещё пара обмороков (ну хоть не тошнило, видимо, в «сказочке» героиням такого не полагалось по роли), но потом всё прошло, и я вознамерилась продолжить привычный образ жизни. А вот фиг мне дали! Гордин категорично заявил, что в таком состоянии я могу благополучно распрощаться с уроками колдовства (опасно!), прогулками вне замка (далеко, тяжело!) и любой утомляющей деятельностью, включая готовку и даже чтение чересчур умных
Моё настроение портилось с каждым днём, и вскоре получило «почётное» повышение до самой настоящей депрессии. Гордин носился по замку, пытаясь что-то переделать под ребёнка, а когда находился рядом со мной, говорил почти исключительно на эту тему. В физической любви мне было отказано из-за каких-то дурацких суеверий; дабы пресечь мои регулярные приставания, муж сбежал в свою старую спальню. Я так привыкла, что он рядом — большой, горячий, нежный, что стала плохо спать, периодически хныкая в подушку, и по утрам вставала совершенно разбитая. Нельзя сказать, что Гордин перестал уделять мне внимание, но мне казалось, что он видит во мне уже не женщину, а лишь вместилище для любимого будущего сыночка. Я ужасалась тому, что иногда начинаю его тихо ненавидеть, но ничего не могла с этим поделать. Мы ни разу не поговорили по душам — о том, что я чувствую, о том, как мне сейчас нелегко, ведь Гордин был абсолютно уверен, что я тоже нахожусь на седьмом небе от счастья. В конце концов, это ему сейчас сорок два года, можно уже и созреть до детей, а мне только двадцать один, и я не готова. Просто не готова!
И нет со мной рядом моей милой мамочки, чтобы успокоить, научить, поддержать, нет опытной подружки, которой можно рассказать о своём, о женском…
Я впервые чувствовала себя здесь одинокой и по-детски беспомощной. И вдруг поймала себя на том, что хотела бы однажды открыть глаза — а ничего этого нет.
Одним из немногих «разрешённых» дел было рисование, и я подолгу предавалась заброшенному прежде занятию. Вот только вместо оптимистичных пейзажиков с цветочками на моих рисунках прочно обосновались вьющиеся над руинами стаи птиц, девушки в башнях, окружённые печальными останками несостоявшихся освободителей, и тому подобные не слишком весёлые сюжеты. И — дом. Я пыталась рисовать по памяти виды Питера и свою собственную оставленную комнатку, подружку Маринку, родителей… Такое творчество скорее травило душу, чем отвлекало, но я упорно продолжала им заниматься.
Один рисунок я особенно любила и подолгу смотрела на него перед сном: выписанный до мелочей письменный стол с кусочком окна, в него, отвернувшись от скучных конспектов, мечтательно смотрит одетая по-домашнему девушка. Вместо локонов до пола — небрежный хвостик, на опущенной руке никаких колдовских «наручников». За окном голые ветки деревьев и летящие с неба белые хлопья…
— Ты мало ешь.
— Я ем нормально.
— Съешь ещё.
— Не хочу.
— Ты не хочешь — ребёнок хочет.
— Ты так уверен? Он тебе сам сказал?! — из последних сил сдерживаюсь я.
— Но так правильно, и ты должна…
— Я-НИЧЕГО-ТЕБЕ-НЕ-ДОЛЖНА!!!
Муж откровенно удивляется моей вспышке, потом озабоченно хмурится.
— Лера, что с тобой? Успокойся, тебе надо лечь, пойдём — или тебя
— Гор, я здорова! Ну пойми ты это, наконец!! Я всё могу делать сама!
— Потом сможешь, потом… А пока перестань капризничать и отдыхай.
Я исподлобья глянула на его строгое лицо — прямо не муж, а воспитатель в детдоме.
— Это приказ?
— Перестань…
— Да это ты, ты перестань! Почему ты не хочешь меня слушать?! Ведёшь себя так, как будто я у тебя в плену… Тогда закрой меня покрепче, чтоб не сбежала!
Гордин нахмурился — видимо, его уже начала раздражать моя истерика. Но и тогда он не стал повышать голос.
— Лер, не надо сгущать краски. Давай поговорим спокойно, только сначала приляг, а я сварю тебе какой-нибудь травы «от нервов» — и всё пройдёт, всё опять будет хорошо…
Я хотела ответить, что не уверена, что у меня теперь вообще что-то будет хорошо, но поняла, что это бесполезно. Он меня не услышит, не хочет слышать…
Я сказала, что хочу спать, но когда Гордин ушёл, сразу встала и долго стояла у окна, жадно вглядываясь в стремительно темнеющий вслед за небом лес. Дико хотелось обернуться птицей и улететь, улететь на волю, спрятаться, просто побыть одной — без постоянных вопросов «как ты себя чувствуешь», без ставшего таким холодным взгляда…
Гордин не любит меня, и никогда не любил. Страсть ослепила его, но теперь она прошла без следа. Только собственный ребёнок занимает все его мысли, а сама я перестала его увлекать, надоела. Конечно, я ведь простая глупая девчонка, не то, что Лориана… Наши отношения развивались слишком стремительно, и, похоже, подошли к своему логическому концу. Что будет дальше, когда его драгоценный сыночек появится на свет? Буду ли я ему вообще нужна, или колдун сам захочет воспитывать своего наследника, а меня просто-напросто вышвырнет из замка??
Какая-то часть моего сознания ясно понимала, что мне мерещится откровенная чушь, вызванная плохим настроением и буйством гормонов в организме. Но душа продолжала стенать и надрываться от тоски… Я села на кровать, и в подступающей темноте снова стала разглядывать свой любимый рисунок. Как же безумно хотелось оказаться там, в своей тихой комнатке! Кажется, всё на свете отдала бы за это…
К глазам снова подступили невольные слёзы, рисунок стал стремительно расплываться… А потом я снова упала в обморок.
Очнулась от холода. Ну, конечно, лежу поверх одеяла в короткой ночнушке, ноги голые, плечи голые, от окна дует… Я машинально нашарила рядом с кроватью выключатель, нажала на кнопку… и подавилась собственным криком. Сердце пропустило не один удар, глаза в панике заметались по комнате. По моей комнате… В Питере.
Низкий потолок, дешёвая мебель, заваленный книгами и безделушками компьютерный стол. Тот, что я так упорно рисовала по памяти… Я кое-как доползла до него и упала в кресло, стуча зубами от холода и пережитого ужаса. Машинально посмотрела на календарь: в его «окошке» стояло 17 января, тот самый день, когда я так легкомысленно гадала «на жениха», а потом вдруг проснулась в другом мире… Что же это такое???
Крошечная адекватная частичка разума издевательски ответила: «Как что? Вернуться домой — это ведь было твоё самое заветное желание? Поздравляю, оно сбылось!! Радуйся и не благодари…»
Я судорожно прижала руку к животу — совершенно плоскому, без малейшего намёка на… А потом увидела, что «венчальный» браслет исчез. Это что же, был сон? Я просто спала, и видела во сне свою сказку? И ничего этого не было — ни замка, ни Гордина… Ничего?!
В том сне мне было так плохо, что наивно казалось, что дальше некуда. Неправда… Очень даже есть.