Мечты и свершения

Возвращаясь памятью в годы детства, я прежде всего представляю мельницу, где жила наша семья: отец, мать и мы — трое мальчиков. Вся наша жизнь была ограничена этим

небольшим островком. О находящемся километрах в двадцати большом городе Таллине мы знали только по рассказам старших. Однако все события в близлежащих хуторах, их обитателей, все их радости, а больше горести мы, дети, хорошо знали и по-своему переосмысливали. И прежде чем мы вылетели из нашего гнезда в жизнь, мы были свидетелями всего того, о чем я хочу поведать в этой главе. Мне представляется возможным познакомить читателя с моим детством и юностью через отдельные картины, эпизоды, через портреты людей, которых я наблюдал и которые запали мне в память.

Многие факты я изложил по рассказам моих родителей, которых называю здесь мельником и мельничихой.

Свежий зимний день. Накануне выпал снег, дороги занесло, и проезжих мало. По дороге ползут одинокие дровни. Рядом с возом идет хозяин. Тощая, старая лошаденка старается шагать шустро, видно, хочет пораньше добраться до места и отдохнуть. Но силы ее заметно слабеют, и возница озабоченно поглядывает на вспотевшую конягу, слегка подбэдривая ее кнутом и приговаривая: «Давай, давай, скоро сделаем остановку». И действительно, вдали уже показались довольно крупные постройки. Это имение Соо.

Местность здесь голая, болотистая, лишь кое-где попадаются березки да кустарник. Дорога потянулась вдоль берега замерзшей реки. Через короткое время дровни поравнялись со скотными дворами, затем подъехали к большому зданию с высокой трубой — винокуренному заводу.

В начале этого столетия в помещичьих имениях Эстонии было много винокуренных заводов, их легко было узнать по высокой трубе и стенам, сложенным из плитняка и дикого камня. Обычно это было двухэтажное здание, внутри которого стояли огромные, высотой в оба этажа, деревянные чаны, а также находились помещения для винокура и его одного-двух помощников, которые жили несколько особняком от остальн ых работников имения. Почти напротив завода, через дорогу, стояла мельница — каменное строение на берегу реки. Через реку был перекинут мост. Река была довольно широкая, но глубиной не более полутора-двух аршин. Для мельницы была устроена запруда из бревенчатой плотины. Сейчас вода была скована льдом, островками торчали камыши, указывая на неровность речного дна.

Возле скотных дворов река разветвлялась: налево тянулось основное русло и там был второй мост, поуже, а рукав уходил вправо, ниже он снова соединялся с рекой, образуя перед домом мельника небольшой островок — любимое место сборищ детворы. На островке не было ни одного дерева, вся земля была распахана под поле, и только небольшой клочок возле моста оставался невозделанным, под пастбище…

Повозка остановилась возле дома мельника. Мужчина снял с дровней мешок с сеном, повесил его на изгородь, и лошадь принялась жадно есть. Набросив ей на спину старое одеяло, хозяин пошел в дом.

Дом мельника, к которому он заехал, стоял на открытом месте. Был он сложен наполовину из камня, наполовину из пиленых бревен. Деревянная часть, предназначенная для жилья, в свою очередь, делилась на две довольно большие комнаты. Каменная же половина, которую называли «черная изба», так как здесь стояла печь (она, впрочем, никогда не топилась), использовалась как склад. На этой половине находилась также кухня и кладовая. В кухне стояла плита, сюда же выходило устье печи. Плита была довольно большая, и, когда ее топили, кухня настолько нагревалась, что здесь можно было даже спать. Вообще же в доме всегда было холодно.

Гость вошел, когда

хозяева, кончив ужинать, убирали со стола. Они помогли ему снять пальто и стали расспрашивать, как он добрался, не очень ли замерз. Приезжий — это был Кости, муж нашей тети, — в ответ только улыбался, мол, дровосеку мороз нипочем: и лошадь вспотела, и он, шагая рядом с дровнями, в меру разогрелся.

— Ну как, все пожитки успел перевезти? — спросил кто-то из наших.

— Не все. Хотя конец уже виден. Сейчас, вон, дрова вожу, в ваших местах, видать, с топливом похуже, возле дороги не то что леса — деревьев нет. Чем вы тут топите?

Хозяева подтвердили, что с топливом у них действительно плохо: лесов нет, в имении, правда, добывают торф, но он рыхлый и мало дает тепла.

Кости усадили за стол, принесли еду — картошку со свининой. Его семья переселялась сюда из вирумааских лесов. Он купил в имении Соо «шестидневный» хутор. [1] И теперь они вели с отцом речь о покупке и о том, что она сулила в будущем. Кости был настроен радужно, бодро. Он жил в вирумааских лесах, а здесь и подавно проживет. Ведь там, в лесах, если его кто и навещал, так только медведи и лоси, некому было продать даже каплю молока или кусок мяса.

— У вас тут по крайней мере светло вечером. Вон какую лампу повесили. А мы в Вирумаа все еще при коптилке сидим, ни тебе почитать, ни делом заняться. Нет, мы с той жизнью покончили. По нынешним временам человеку так жить нельзя.

— Как же вы решили со стариками, их тоже будете перевозить? — поинтересовалась хозяйка.

Вопрос этот был деликатный, обсуждавшийся уже много раз. Жена Кости не хотела и слушать о том, чтобы оставить родителей. Вдруг захворают, кто им тогда поможет?

Старики колебались. Он был лесником в Вирумаа, привык к лесу, любил его. С одной стороны, они и хотели бы переехать поближе к обеим дочерям. Дом — развалюшка, участок заболочен, усеян камнями. Но трудно привыкать на старости лет на новом месте. Соглашался с этим и Кости.

— Плохо ли им? Они уже старики, много ли им надо, да и мы не бог весть как далеко будем, — рассуждал он вслух.

Разговор кончился на том, что лучше не откладывать, по санному пути все перевезти и стариков тоже.

Дядя Кости поблагодарил за ужин и заторопился, чтобы засветло еще добраться до дому. Лошадь успела немного отдохнуть и, хотя дорога была занесена, шагала бойко. Через какой-нибудь час они были дома. Хозяин не стал сгружать дрова, а выпряг лошадь и, поставив на конюшню, дал ей корму. Сам же пошел в дом, где хозяйка уже ждала его с горячим ужином.

Когда Кости рассказал ясене, что по дороге заезжал к мельнику Тынису, она первым делом спросила, как там относятся к переезду стариков и не могут ли они на время взять к себе хотя бы отца. Затем, помолчав немного, добавила:

— Мать будет у нас, за детьми приглядит, и то нам помощь.

Кости сказал, что, пожалуй, так действительно будет лучше, и на мельнице с этим вроде тоже согласны. Потом жена сообщила, что днем к ним заходила Лээна Кару, из ближней деревни. Болтала часа два обо всем на свете, да только ничего дельного не сказала. Одно она поняла из ее слов, что бедняков здесь много и они с радостью наймутся работать, особенно по весне, а на постройку — так хоть сейчас. У них, сказала Лээна, старик в имении батраком работает, а дома два сына. Сассь, почитай, ничего не делает, валяется целыми днями на кровати, как колода, ругается и проклинает все на свете. Руут тоже без работы и готов идти батраком в любую усадьбу. А мужик сильный, молодой, неглупый.