Мечты сбываются
Шрифт:
Но тут раздается голос Чингиза:
— А кто будет отвечать, если случится беда?
Все взоры обращаются к Сейфулле — за ним, за бригадиром, решающее слово.
«Кто будет отвечать?»
Видать, недаром провел Сейфулла не один десяток лет на сцене! Ему ли не почувствовать, когда зритель в руках актеров? С достоинством подняв голову, Сейфулла решительно говорит:
— Я, бригадир, отвечу! — Затем он приказывает актерам: — Немедленно готовьтесь к «Могиле имама»!
Все приходит в движение.
Идя к столику, где
— Я не должна была так говорить с вами, товарищ Сейфулла… Я виновата… Простите меня…
И вот события недавних дней развертываются на сцене — террасе бывшего бекского дома, превращенного в сельский клуб.
Зрители не в силах отвести глаз от сцены: они видят, слышат то, о чем лишь смутно догадывались, но что теперь раскрылось перед ними во всей неприглядной наготе.
Вот, оказывается, что творилось вокруг могилы святого имама Али! Вот что представлял собой этот святоша мулла Меджид и его дружки!
В адрес муллы и его приспешников несутся возмущенные возгласы:
— Обманщики проклятые!
— Обобрали трудовых людей!
— Попробуйте только сунуться к нам еще раз!
Негодование зрителей велико. Правда, кое-кто из тех, кто сторожил у ворот, пытается помешать актерам играть, подает с мест глумливые реплики, но они заглушаются гневным шиканьем зрителей и мало-помалу смолкают…
Спектакль окончен. Светлая луна высоко взошла на небо. Пора расходиться по домам, но возбужденные зрители продолжают толпиться у клуба. Они окружают актеров, дружески беседуют с ними, забрасывают вопросами.
— Теперь нам ясно, кто наш друг и кто враг! — восклицает один.
— Спасибо товарищам актерам! — подхватывает другой.
Председатель сельского совета инвалид Сулейман, опираясь на костыль, говорит:
— Большое дело вы сделали, товарищи актеры! Крестьяне у вас в долгу не останутся. Приезжайте к нам чаще!
Сельчане, особенно женщины, присматриваются к Баджи и Телли: шутка сказать — актрисы азербайджанки! Среди любопытствующих выделяется миловидная стройная женщина в платке.
— Это — наша Зарифа, — говорит Сулейман. — Она у нас первая женщина, вступившая в колхоз.
Зарифа застенчиво прикрывает рот платком.
— Будем друзьями! — говорит Баджи, протягивая руку и с интересом разглядывая молодую женщину: впервые в жизни доводится ей видеть колхозницу. — А много вас, женщин, в колхозе? — спрашивает Баджи.
Зарифа молчит. Вздохнув, за нее отвечает Сулейман:
— По пальцам перечесть.
— А что так?
Сулейман разводит руками, словно говоря:
«Не идут — да и только!»
— Может быть, ты, Зарифа, ответишь — почему? — спрашивает Баджи.
Темные брови Зарифы сходятся над переносьем:
— Мы хотим свой женский колхоз организовать!
— Обижают вас, что ли,
— Нет, просто так… Что, мы хуже их?.. — Зарифа кивает на Сулеймана.
Баджи понимающе улыбается: такую же тяжбу вела она сама со своим братом, мужем, со всем этим мужским племенем, притягательным и вместе враждебным своей силой, древней властью.
Зарифа жмется, переступает с ноги на ногу, словно хочет и не решается что-то сказать.
Дело в том, что для актеров приготовлен ночлег в клубе, но Зарифа просит молодых актрис оказать честь — переночевать в ее доме.
О, такую просьбу совсем нетрудно удовлетворить! Телли, правда, не склонна ночевать в крестьянском доме, но Баджи и Халима, коротко переглянувшись, с благодарностью соглашаются.
Ночь. Луна еще выше взошла на небо, покрытое облаками. В саду, под старым раскидистым карагачом, на толстых мягких подстилках, заботливо разостланных Зарифой, лежат Баджи и Халима. Пора, пора спать!
Но подругам не спится.
— Славная она, эта Зарифа! — говорит Халима.
— Славная! — охотно подтверждает Баджи. — И Сулейман, видать, тоже хороший человек. Жаль, что без ноги.
— Зарифа успела мне рассказать, что он был в отряде Катыр-Мамеда и в девятнадцатом году, в схватке с мусаватистами потерял ногу. Сегодня он и Зарифа первыми откликнулись на наш призыв пойти на спектакль, и уже только вслед за ними пошли остальные… Конечно, крестьяне многого еще не понимают, но это не их вина. Я-то знаю, какая у них была жизнь — темнее ночи. Ведь я сама совсем недавно была такая же, как они.
— Я тоже — не шахская дочь!..
Ветер колеблет пышную крону старого карагача. В ночной тиши слышен шелест листьев. Причудливые тени вокруг то возникают, то исчезают. Дремота незаметно подкрадывается к Баджи, к Халиме. Обнявшись, подруги засыпают.
О чем шепчут над ними в эту ночь листья старого карагача? Что предсказывают причудливые тени вокруг?
ВЫШЕ В ГОРЫ
С месяц колесила агитбригада по ухабистым, пыльным районным дорогам, останавливалась то в одном, то в другом селении.
И хотя не везде и не все шло гладко, мало-помалу таяла темная вера крестьян в целебные свойства могилы имама Али и в святость муллы Меджида.
Большой предстала перед Баджи родная страна, доселе скрытая от ее глаз. И прекрасной — словно красавица, сбросившая чадру. Низовья Талыша, нагорья Карабаха, тенистые орешники Закатал, голубая гладь озера Гек-Гель, шумное птичье царство в заливе Кзыл-Агач — всего не перечесть!
О некоторых из увиденных ею городов и селений рассказывал в свое время в семейном кругу Шамси по возвращении из деловых поездок по районам. Но сколь не похожи они оказались в сравнении с тем, что увидела Баджи теперь! И уж совсем не такими предстали перед ней люди, какими их некогда описывал Шамси в своих скупых рассказах…