Мечты темнокожей девочки
Шрифт:
и дедушки.
Холл-стрит.
Рассохшееся крыльцо не мешало бы покрыть маслом.
Цветущая азалия в горшке.
Сосна.
Красноватая грязь, прилипшая к начищенным туфлям мамы.
– Добро пожаловать домой! —
приветствуют нас бабушка с дедушкой.
Теплые коричневые руки
обнимают нас. Вытирают слезы маме
белым платком с голубой каемкой. И я, их новое дитя,
погружаюсь в эту бездонную любовь.
Кузены
День
Собрались все ее двоюродные братья и сестры – как бывало раньше, когда она жила дома.
Это с ними она играла в детстве.
То и дело слышится:
– А помнишь, как мы украли персиковый пирог с подоконника миссис Картер, как провалились в канаву рядом с домом Тодда, как перелезли через забор и пробрались в общественный бассейн. И ведь не боялись, что нас арестуют! Никто не говорил нам, где можно купаться, а где нельзя!
И мама смеется, вспоминая это.
По радио Сэм Кук поет «Твист всю ночь напролет»:
Знаешь, есть такое
Чудное местечко
В городе Нью-Йорке,
Где-то на задворках.
Кузены приехали издалека, из Спартанбурга, – парни в узких брюках, девушки в пышных широких юбках, которые взлетают и развеваются, когда гости отплясывают твист ночь напролет.
Кузина Дороти танцует со своим женихом, он крепко держит ее руку.
С мамой танцует кузен Сэм, всегда готовый подхватить ее, если вдруг
она вздумает упасть, как в тот раз, говорит он.
И мама вспоминает, как в детстве залезла высоко на дерево, испугалась, а когда посмотрела вниз, увидела Сэма – он ждал ее, чтобы помочь.
Веселятся люди здесь,
Будто нет у них забот,
И танцуют твист они
Ночи напролет.
– Мы так и знали, что ты не приживешься на Севере, – говорят кузины. – Ты наша, твое место здесь, рядом с нами.
Мама откидывает назад голову,
ее завитые и уложенные волосы блестят,
она улыбается так же, как она улыбалась раньше,
пока не уехала в Колумбус.
Она снова Мэри Энн Ирби,
младшая дочь Джорджианы и Гуннара.
Она дома.
Ночной автобус
Отец приезжает на ночном автобусе, мнет в руках шляпу. Май, идет дождь.
Когда он кончится, в воздухе разольется сладкий аромат
жимолости, а пока небо плачет, как и мой отец.
– Прости
На этот раз война окончена.
Завтра мы уедем в Колумбус в Огайо,
Хоуп и Делл будут бороться за место на коленях отца. Гринвилл со своей особой жизнью скроется где-то вдали.
А пока мои родители стоят под теплым дождем Каролины, не в силах разомкнуть объятия.
Сейчас для них нет ни прошлого.
Ни будущего.
Лишь безграничное счастье настоящего.
После Гринвилла № 1
Когда цыпленок поджарен, завернут в вощеную бумагу, аккуратно упакован в картонные коробки из-под обуви,
которые перевязывали веревкой…
Когда кукурузный хлеб порезан на кусочки, персики вымыты и высушены…
Когда сладкий чай разлит по стеклянным банкам и на них туго закручены крышки,
а фаршированные яйца уложены в ячейки специального фарфорового контейнера – он теперь принадлежит маме, это подарок
от ее матери перед предстоящей дорогой…
Когда одежда сложена в чемоданы, ленты и рубашки выстираны и отглажены…
Когда мама подкрасила губы, а папа сбрил колючую щетину…
Когда наши лица смазали вазелином, а потом
промокнули холодной влажной салфеткой…
…наступает время прощаний.
Бабушка обнимает нас всех вместе и прижимает нашу маленькую стайку к своему фартуку, быстро смахивая слезы с глаз…
Когда наступает ночь, чернокожие люди могут уехать с Юга и не бояться, что их остановят, а может, и изобьют и обязательно спросят:
– Вы не из Наездников свободы? Или, может, из борцов за гражданские права? Какое вы имеете право…
Ночью мы садимся на автобус компании «Грейхаунд», который отправляется в Огайо.
Реки
Река Хокинг, словно поднимающаяся рука, ответвляется от реки Огайо и быстро бежит через города, будто
стремится обрести свободу, как и штат Огайо, который на карте рвется вверх на север и убегает подальше от Виргинии,
от Юга.
Каждый город на берегах Хокинга имеет свою историю: Атенс,
Кулвилл, Ланкастер, Нельсонвилл,
каждый
надеется, что воды Хокинга унесут с собой все их невзгоды. Потом,
будто вспомнив о своих корнях и о своих владениях, Хокинг поворачивает обратно и вновь соединяется с Огайо,
будто хочет сказать:
– Прости.