Мечты

Джером Клапка Джером

При такихъ условіяхъ воображаемое семейство очень быстро должно войти въ число самыхъ ярыхъ враговъ эмалевыхъ красокъ, потому что он сдлаются разрушительницей мира, прежде царившаго въ этой семь. Эмалевыя краски отличаются противнымъ, холоднымъ стекляннымъ блескомъ. Ихъ повсемстное присутствіе начнетъ въ первую голову раздражать отца семейства, который не будетъ знать, куда дваться отъ этой «глазастой липкой гадости», и съ досады станетъ выражать своей многолтней врной подруг жизни «удивіеніе» по поводу того, что она не заставила дтей выкрасить этой «мерзостью» другъ друга и самое ее — мать. Послдняя въ свою очередь, напомнитъ ему, что она своевременно предостерегала

его противъ излишняго увлеченія этой рыночной новинкою, и что если бы не онъ, то ужъ, наврное, не были бы испорчены этой «пестрой мазнею» хоть потолки и стны въ дом. Но мужъ горячо возражаетъ, увряя, что если бы не жена, которой вначал такъ понравилась эта «мазня», то онъ и не подумалъ бы пріобртать такой дряни; только въ угоду ей, жен, онъ пріобрлъ это «безобразіе» и вдобавокъ потратилъ столько времени и труда на украшеніе комнаты красками по ея собственному выбору. И такъ они спорятъ съ утра до ночи въ продолженіе цлаго мсяца, и дло доходитъ у нихъ чуть не до полной вражды.

Повъ изъ покрытой яркою пунцовою эмалью мисочки, кончаетъ свою жизнь любимая кошка. Подымаются плачъ крикъ, стонъ и скрежетъ зубовъ Еще хуже, разумется, состоитъ дло, когда вся семья заболваетъ судорогами въ желудк отъ употребленія эмальированной посуды, ложекъ, вилокъ и прочихъ столовыхъ предметовъ. Въ то же время вс начиная съ главы семьи и кончая кухаркою, жалуются на невыносимыя головныя боли. Кром того прислуга, а также дворникъ, трубочистъ, мальчики изъ лавокъ и тому подобный людъ нарочно стараются тереться объ эмалевыя стны, чтобы запачкать свою одежду и требовать съ хозяевъ вознагражденія за эту «порчу», которая, въ сущности, не такъ ужъ страшна: стоитъ только потереть приставшія отъ липкой эмали пятна, и они исчезнутъ.

Но хуже всхъ чувствуетъ себя мужъ старшей дочери семьи. Ему вообще не везетъ. Онъ человкъ очень старательный, скромный и безкорыстный. Единственное его желаніе состоитъ въ томъ, чтобы его полюбила новая семья, членомъ которой онъ сталъ. Но сестры и братья его молодой жены за одно то презираютъ его, что онъ могъ «втюриться» въ «ротозйку» Эмилію. Отецъ Эмиліи находитъ, что онъ слишкомъ ужъ «вялъ» и далеко въ жизни не пойдетъ, такъ что Эмилія могла бы сдлать и лучшій выборъ. Одна теща (въ противоположность другимъ тещамъ) стоитъ за зятя, говоря, что онъ человкъ «уважительный» и вполн «надежный» въ семейномъ отношеніи; а остальное съ годами, быть-можетъ, и «приложится» ему. Къ тому же онъ вдь не потребовалъ большого приданаго, а былъ совершенно доволенъ тми грошами и тряпками, какіе были предложены ему съ перваго раза.

Сгорая отъ страстнаго желанія заслужить полное расположеніе тестя, молодой человкъ выбираетъ тотъ критическій моментъ, когда весь домъ взбудораженъ различными, отчасти уже вышеперечисленными непріятными послдствіями эмалевой живописи, и съ сіяющимъ отъ предвкушенія будущаго торжества (побды надъ сердцемъ тестя) лицомъ подноситъ отцу своей жены трубку, покрытую эмалью цвта полузрлыхъ томатовъ. Результатомъ этого «усердія не по разуму» является то, что взбшенный тесть вырываетъ изъ рукъ зятя злополучную трубку, разбиваетъ ее о стну и громовымъ голосомъ требуетъ отъ оторопвшаго молодого человка, чтобы тотъ убирался ко всмъ чертямъ.

Во всхъ длахъ слдуетъ придерживаться умренности. Немножко эмалевой живописи, пожалуй, не мшаетъ. Можно окрасить снаружи и внутри домъ, но оставить всю обстановку нетронутою, или, наоборотъ, выкрасить всю обстановку, не трогая дома; но длать изъ своего жилища нчто въ род выставки торговцевъ эмалевыми красками, гд утомленный глазъ тщетно ищетъ хоть одного неэмальированнаго предмета, —

это, дйствительно, «ужъ слишкомъ». Такое жилище, какъ увряютъ современные мастера эмалевыхъ длъ, выглядитъ «въ высшей степени художественнымъ» и его можно мыть простою сырою тряпкою; но для человка средней руки оно все-таки окажется совершенно невыносимымъ. Человкъ средней руки не гоняется за «высшимъ» художествомъ, когда оно ужъ черезчуръ мозолитъ ему глаза.

Такъ и съ электричествомъ, которымъ такъ переполнены утопіи нашихъ дней. Если часть этихъ утопій и осуществится при нашихъ правнукахъ, то ихъ жизнь сдлается такою однообразною, безцвтною и мертвящею, что они рады будутъ скоре избавиться отъ нея.

Въ самомъ дл, представьте себ, что въ будущемъ электричество возьметъ на себя вс заботы о человк: станетъ освщать его, грть, лчить, варить для него кушанье, даже въ случаяхъ нужды наказывать его. Электричество будетъ питать младенцевъ грудью, укачивать ихъ въ колыбелькахъ, отшлепывать за шалости, воспитывать, контролировать каждый нашъ шагъ въ жизни, сжигать трупы и убирать ихъ пепелъ и т. д. Бытъ-можетъ, съ помощью того же электричества будутъ выводиться и дти, подобно тому, какъ теперь этимъ путемъ выводятъ цыплятъ.

Въ новомъ мір, благоустраиваемомъ нашими прогрессивными реформаторами, единственною самодовлющою силой признается электричество: на ряду съ нимъ люди будутъ лишь безвольными автоматами.

Однако, заговоривъ объ этихъ утопіяхъ, я вовсе не хотлъ распространяться объ электричеств; мн хотлось только сказать объ «оригинальности» современныхъ сочинителей утопій. Въ сущности, въ нихъ нтъ ни капли истинной оригинальности. Человческая мысль вообще лишена оригинальности. Никто еще не придумалъ ничего дйствительно новаго; вс только перекраиваютъ на свой ладъ старое. Вообще, повторяю, воображеніе людей очень ограничено.

Когда спросили одного стараго моряка, что бы онъ сталъ длать, если бы вдругъ оказался милліонеромъ, онъ отвтилъ:

— Скупилъ бы весь ромъ и весь табакъ со всего свта.

— Отлично. Ну а потомъ?

— Что «потомъ»? — не понялъ морякъ.

— Что же вы стали бы покупать потомъ, когда у васъ оказался бы въ рукахъ весь ромъ и весь табакъ со всего свта?

— А-а… Гмъ?.. (длинная пауза, затмъ съ воодушевленіемь) Потомъ я сталъ бы искать, нтъ ли еще гд завалящаго рома и табаку.

Ромъ и табакъ оказались для этого моряка единственными предметами, достойными покупки, поэтому онъ ничего другого и не могъ придумать.

Наврно и наши утописты недалеко ушли отъ этого простого человка. Попробуйте спросить ихъ, чего еще останется человчеству желать, когда ихъ «рай» уже осуществится на земл, когда вся жизнь для людей будетъ оборудована электричествомъ, когда даже мыслить и говорить они будутъ посредствомъ электричества. Что же тогда останется господамъ утопистамъ отвтить, какъ не слдующее:

— Тогда люди будутъ желать еще больше электричества.

Эти господа знаютъ электричество. Они видятъ электрическій свтъ, слышали кое-что объ электрическихъ лодкахъ и омнибусахъ. Быть-можетъ, они даже имли удовольствіе лично испытать на себ «электрическій» толчокъ на трамвайной линіи. Извстенъ имъ и электрическій телеграфъ.

Поэтому, зная, что электричество примняется уже для четырехъ надобностей, имъ не трудно «вообразить» себ, что оно можетъ быть примнимо и для нсколько сотъ другихъ надобностей, а самые «великіе» изъ нихъ могутъ представить себ примненіе этой силы даже въ нсколькихъ тысячахъ случаяхъ; помыслить же о новой сил, совершенно отличной отъ всхъ до сихъ поръ извстныхъ силъ природы, они не въ состояніи.