Мёд и немного полыни

Омар Мария

Выдохнула. Села, обхватила колени. Когда за окном, затянутым бычьим пузырём, посветлело, поднялась и легонько тронула дочь. Райса во сне хмурила бровки. Вдруг резко встала, с немым вопросом посмотрела на мать. Та помогла дочке одеться, завернула сына в выцветший пуховый платок, и они торопливо вышли.

Глава 5

Проигравший

В ту ночь Жангир уснул у соседей. Утром его растолкали, и он понуро побрёл расчищать колхозную скотную базу. Ни с кем не разговаривал, только хмурился и отскребал навоз. Иногда ударял лопатой о землю.

Закончив работу, пошёл

в дом к председателю. Сквозь деревянные колья увидел мужчин, торопливо разделывающих мясо во дворе. Рванул калитку.

Заметив вчерашнего соперника по игре, толстозадый Аблай, сын председателя, схватил окровавленный нож. Крикнул:

– Зачем пришёл?

Председатель, худощавый старик, забежал в дом.

– Я за своим, – глухо сказал Жангир.

– Твоего тут ничего нет, – недобро прищурился Аблай, а окружавшие его жигиты [10] загоготали.

10

Парни, молодцы (каз.).

Жангир шагнул к Аблаю, тот выставил нож. Жангир вцепился ему в запястья. Выкрутил нож, бросил в снег. Схватил за шиворот.

– Хоть половину отдай!

Жигиты переглянулись. Жангир был на голову выше любого из них.

Он размахнулся и ударил кулаком в лицо Аблая. Тот закрылся руками. Вокруг закричали. Кто-то всё же осмелился прыгнуть Жангиру на спину, и тогда остальные накинулись на него. Жангир вывернулся, двинул самого резвого так, что тот отлетел и ударился о стену дома.

Когда выскочил с ружьём председатель, Аблай сидел на снегу, вытирая разбитые в кровь губы. Жангир стоял раздувая ноздри.

– Пристрелю, скотина! – крикнул старик.

Все замерли. Жангир прорычал:

– Только попадитесь мне на дороге – убью!

Пока вернулся домой, стемнело. Дёрнул дверь, не заметив, что она заперта снаружи на колышек. Вытащил палку, вошёл внутрь. Огляделся. Ударил кулаком о косяк.

– Никуда не денется, у неё никого нет, походит и придёт! – говорил он приятелям в доме Сергазы. Занюхивал водку рукавом, пропахшим навозом. Никто раньше не видел этого молчуна таким говорливым.

– Моего деда все знали, все! У него лошади табунами паслись. Он такой здоровый был, что съедал барана в один присест. А я кто? Да никто! За красным скотом смотрю! И не дай бог пропажа – посадят. А сегодня последнее потерял…

Когда явились люди в форме, Жангир только мычал. Его повязали и увезли в темноту на телеге.

В ту ночь снилась ему Акбалжан в золотистом платье. В косах у неё звенели серебряные украшения – шолпы, и она смеялась, улетая вдаль. А он бежал за ней и не мог догнать.

Глава 6

Дорога в Каратал [11]

Дед Оспангали, управляя лошадью, поглядывал на путников и едва заметно качал головой. Потом не выдержал:

11

Посёлок в Кувандыкском районе Оренбургской области. Название переводится как «Чёрная ива» (каз. ?ара – «чёрная», тал/тала – «ива»).

– Ох, дочка, еду и думаю: вот

старый глупец! Куда тебя с детишками везу? Оставлю одну в чужом краю. А вдруг кто обидит? И муж твой узнает, спасибо не скажет.

Акбалжан молчала.

– Видел я много, – Оспангали вздохнул. – Другой бы тебя осудил: как это – женщина от мужа ушла? А я думаю, у каждого на лбу доля написана. Никто не угадает, что правильно, а что нет для другого. Ты, видно, хочешь писать судьбу сама. Хватит ли сил? – он внимательно посмотрел на неё.

Акбалжан отвела взгляд, кутаясь в тёплую фуфайку, хотя припекало солнце. Прижала губы к щеке спящего сына.

– Ладно, отвезу тебя в Каратал, – сказал Оспангали. – Там хорошие места, речка рядом, голодными не останетесь. И казахов много.

Акбалжан кивнула.

– Мама, куда мы едем? – потеребила её за руку Райса.

– Приедем – узнаешь!

Проезжая мимо родного Кос-Истека, Акбалжан сложила руки в молитве. Мысленно попросила родителей благословить её. Эх, что же там впереди?

Оспангали ездил в сторону Оренбурга [12] выменивать шкуры. Рассказывал соседям, что там уже нет такого страшного голода, как здесь. Случайно услышанные слова запали Акбалжан в душу, и в то утро она уговорила старика взять их с собой. Побежала домой, собрала в узелок вещи, взяла воду, немного курта, не смея забрать всю еду.

12

Хотя в 1940 году Оренбург официально именовался Чкалов, в народе его продолжали называть Оренбургом, по-казахски Орынбор.

К вечеру маленький Куантай стал надрывно плакать. У Акбалжан кончилось молоко. Она не ела с утра. Подсоленный курт отдала Райсе. Совала младенцу пустую обмякшую грудь, а он не унимался, покраснел от натуги.

Старик остановился у ручья. Достал из-за пазухи нож, верёвки. Велел собирать сухие ветки и разжигать костёр.

Акбалжан напоила детей из ладони. Набрала кучку ветвей, подожгла. Райса издали наблюдала за Оспангали. Он то припадал к земле, то бежал, то прыгал.

Вскоре старик притащил двух подбитых сусликов. Освежевал. Вытащил закопчённый котелок, бросил туда крошечные тельца. Сварили пахучую сорпу.

После еды Акбалжан почувствовала прилив молока. Куантай припал к груди и наконец засопел. Переночевали в степи. Утром снова отправились в путь.

Солнце вставало, окрашивая небо бледно-розовыми всполохами. Зелень вокруг росла тучная, словно на другой, сытой земле. Проезжали посёлки, крупные, мелкие. В каждом Оспангали останавливался, одни мешки выгружал с телеги, другие приносил.

После полудня поднялись на высокий холм и увидели в низине ряды домов. Сбоку нёс воды Урал. Казахи называли его А? Жайы? – Белая река.

– Вот и Каратал, – произнёс Оспангали.

На просторной поляне бегали дети. Подбрасывали вверх шарики, скатанные из шерсти, и смеялись. Райса приоткрыла рот. Дети в их ауле играли тихо, без шума и радости. Здесь же, казалось, нет ни голода, ни горя.

У дороги переговаривались о чём-то своём селянки, на вид русская и казашка. Они с любопытством уставились на приезжих.

Телега подъехала к белёному домику с красным флагом на крыше.

– Сельсовет, – сказал Оспангали. – Пойдём.