Медь в драгоценной шкатулке
Шрифт:
— У сестры прибавилось забот, — с улыбкой сказала Тань Мэйли.
— Ну, хоть будет чем заняться на досуге. У меня тут куда больше досуга, чем мне бы хотелось.
— Увы, скука — вечная беда Внутреннего дворца. Хотя нам, старшим жёнам, особенно скучать не приходится, но вот рядовым наложницам только и остаётся, что заполнять свой досуг шитьём, играми и сплетнями.
— И если бы только им, — я поморщилась. Гарем бурлил от слухов, и что ж удивляться, что их темой в последнее время была почти исключительно я. Моим слугам даже не нужно было собирать их, чтобы я оказалась в курсе, достаточно было пройтись по саду, чтобы наткнуться
— Да они просто завидуют старшей сестре, — попыталась утешить меня Усин, слышавшая всё не хуже меня. Я только вздохнула. Ясен пень, что завидуют. Что ж, всё было закономерно, ведь для всех я была взявшейся из ниоткуда выскочкой, занявшей место, которое должно было принадлежать кому-то из здешних. Я — то самое медное колечко, которое по случайности закатилось в шкатулку с драгоценностями. Забралось на горку золота и нефрита и лежит, поблескивает себе нагло.
— Не обращай внимания, сестра Соньши, гарем сплетничает всегда, — Благородная супруга без труда догадалась о чём я думаю. — Это удел всех, кто поймал за хвост золотого феникса, их имена всегда треплют. Поговорят и успокоятся. Бояться надо не слов, а дел.
— Бывает, что слова лишь предшествуют делам.
— Ты права, но тут уж всё зависит от тебя. Я солгу, если скажу, что сестра Соньши не подвергается опасности. Скоро тебе придётся взять на себя свою долю забот о Внутреннем дворце. За тобой следят десятки глаз, и любой твой промах немедленно широко разнесут, подлив масла и добавив уксусу. Сестре надо быть осторожной и осмотрительной.
— Да, вы правы, — я глубоко вздохнула и поклонилась, подняв почтительно сложенные руки. — И потому, если это не затруднит старшую сестру Тань — я надеюсь на ваш совет и наставление.
Благородная супруга с улыбкой кивнула:
— Можешь на меня рассчитывать, младшая сестра.
На обратной дороге мне, к счастью, сплетников больше не попалось, только две младшие супруги, гулявшие под ручку в сопровождении своих служанок. Они, как и положено, с поклонами уступили мне дорогу, и если и обменялись замечаниями по поводу моей персоны, то лишь тогда, когда я вышла за пределы слышимости. В моём дворце было тихо, слуги сейчас заняты своими делами, новеньких не было видно — я сама сказала, что их служба начнётся с завтрашнего утра. Ни читать, ни вязать, ни заниматься каллиграфией настроения не было. Раньше я могла бы пойти поговорить с Тайреном, но теперь и словечком-то, кроме прислуги, переброситься не с кем… Так, отставить, если опять начну вспоминать, как хорошо было с Тайреном, я, чего доброго, пущу слезу. Усин заметит, примется утешать, кто-нибудь услышит, что-нибудь кому-нибудь скажет…
Господи, когда я ворчала на назойливость моего принца, думала ли я, что без него станет куда хуже. Полагала, что ценю его только за жизненный комфорт, а оказалось — за то, что он был здесь моей единственной близкой душой. Поистине, что для тебя значил человек, осознаёшь, только когда его потеряешь.
Лучше
— Усин, Благородная супруга сказала, что дворцу нужна управительница или даже две — старшая и младшая. Хочешь, назначу на это место тебя?
— Нет, старшая сестра, — решительно отказалась девушка. — Назначь кого хочешь, но я хочу остаться при тебе.
— Смотри, ведь это повышение в ранге.
— Я и так повысилась вместе с тобой.
Я улыбнулась, чувствуя себя растроганной. Надо будет её чем-нибудь порадовать при случае.
— Усин, а как поживает твоя семья? Ты говорила, что твой отец служит при дворцовой конюшне, а брат — писец в Высшей службе одеяний.
— Да, старшая сестра, — в её голосе прозвучала нотка гордости. — У него хорошие аттестации, может быть, он получит ранг.
— Хм, — а я, быть может, смогу этому поспособствовать. — А сестры у тебя нет?
Если про отца и брата говорилось регулярно, то про сестру Усин лишь однажды что-то такое упомянула, но насколько вскользь, что я даже не была уверена, идёт ли речь именно о сестре или о более дальней родственнице.
— Есть, от наложницы, она уже замужем, — а вот её, судя по тону, Усин близкой и не считала. Иерархия распространялась и на семейные отношения, так что про какую-нибудь далёкую и не особо значащую родню, которую мы бы назвали седьмой водой на киселе, тут могли сказать «дочь пятнадцатой наложницы».
— Нет желания навестить родных?
— Я уже встречалась с ними в этом году. А мне можно будет выйти из Внутреннего дворца?
— Конечно, в любое время, когда захочешь. Я поговорю с высшими по дворцам, чтобы тебе дали пропуск в отделе Внутренних врат.
Усин заулыбалась, и я поздравила себя с хорошей идеей. Додумалась наконец за два с половиной года её беспорочной службы. Надо всё же больше интересоваться людьми, находящимися рядом.
На заднем дворе было тихо, только шаркал метлой уборщик, судя по серому халату — раб. Из кухни пахло дымом, но запаха еды я не учуяла. Комнаты слуг, поварня, уголок, где сушится одежда и прочие ткани… Рядом был неизменный бассейн с мутной водой, возможно, в нём поласкали выстиранное. Я приостановилась у странного сооружения из жердей, планок и верёвок, когда услышала из-за висящего на горизонтальном брусе покрывала чей-то голос. Высокий, но не женский, значит евнух.
— Ну? И это, по-твоему, хорошо вымыто?
Я невольно обернулась на звук.
— Отвечай, маленькая дрянь — это, по-твоему, хорошо вымыто? Это и вот это? А? Что молчишь?
Что-то пронзительно свистнуло, но и после из-за покрывала не донеслось ни звука в ответ. Я нахмурилась и двинулась в обход сушилки.
— Теперь будешь перемывать. Начинай. Нет, не так. Языком.
За рядом сушащихся вещей, на выложенной деревянными планками дорожке, разделяющей брусы, действительно торчал евнух, судя по отделке одежды, один из дворцовых дядек. Перед ним на коленях стояла женщина с опущенной головой. В тёмно-красном, почти коричневом платье — рабыня со Скрытого двора.