Медаль за убийство

Броуди Фрэнсис

– Мэриэл, ради всего святого!

Я закрыла глаза, не зная, что сказать. Называть ее слова глупостью или беспечностью было бы невежливо. Однако, анализируя ее слова, я по крайней мере отвлеклась от собственных мыслей. Она находит убежище в театре, сказала я себе, подобно тому, как запойный пьяница – в бутылке.

– Не отмахивайся от меня, Кейт! Я же только стараюсь поддержать разговор, разобраться в происходящем. Я говорила тебе, что он пригласил меня завтра вместе пообедать?

Она и в самом деле упомянула об этом.

– Да.

– Он

собирался поставить что-нибудь из Ибсена и спрашивал меня, какую его вещь лучше всего сыграть. Что ты думаешь об этом?

Звук шагов и голоса в коридоре избавили меня от необходимости отвечать на этот вопрос.

Охранявший нас сержант встал по стойке «смирно», как только дверь в комнату открылась. Вошедший человек был одет в отличный темный костюм и безупречно чистую сорочку с темно-зеленым галстуком. Что-то в его облике показалось мне знакомым, особенно глаза – карие с зелеными крапинками. Светлые коротко стриженные волосы разделял тонкий пробор. Заметна была и легкая небритость на подбородке. Он выглядел несколько усталым.

– Приветствую вас, леди. Я инспектор Чарльз из Скотленд-Ярда.

Шагнув ближе, он пожал нам руки, пока мы в свою очередь представлялись. Все почему-то казалось мне в этот момент нереальным, словно могло исчезнуть и оказаться столь же ненастоящим, как и драма, разыгравшаяся на сцене всего пару часов назад.

Мэриэл задержала его руку в своей.

– Боже, да неужели вас тут так много, следователей по делам об убийствах? Вы ведь не могли приехать из Лондона.

Прежде чем ответить, инспектор мгновение помедлил, будто решая, как много может рассказать.

– Сейчас я должен был возвращаться ночным поездом в Лондон. Не так уж часто меня вызывают на север, так что это станет моим третьим расследованием в Йоркшире. Надеюсь, это не войдет в обычай.

Говоря, инспектор Чарльз смотрел на меня, и тут я сообразила, что именно он появился на сцене в Бриджстеде, когда несколько месяцев назад я работала там по поручению Табиты Брайтуэйт. Я расследовала загадочное исчезновение Джошуа Брайтуэйта, миллионера, владельца фабрики и горячо любимого отца Табиты. И это стало моим первым делом в качестве детектива.

Насколько я помнила, инспектор Чарльз хотел тогда от меня отделаться. После того дела я задавалась вопросом, не считал ли он меня ответственной за то, что местный полицейский оказался не сведущим в составлении протокола с описанием сцены преступления.

Инспектор кивнул нависавшему над ним сержанту:

– Сержант, возьмите, пожалуйста, показания у мисс Джеймисон. В детали не вдавайтесь. – Затем повернулся ко мне. – Миссис Шеклтон?

– Да.

– Будьте так добры, пройдемте со мной.

Я последовала за ним по коридору в комнату, где в камине горел огонь. Он подтянул кресла поближе к огню.

– Прошу простить, что вас заставили ждать.

Я была в каком-то ступоре и ничего не ответила. Поэтому молодому

белокожему констеблю, сидевшему за столом у стены с блокнотом наготове, не удалось ничего записать.

– Я признателен вам за то, что вы сохраняли место преступления в неприкосновенности с того самого момента, как обнаружили тело. И благодарен за то, что вы заметили запонку. Несколько недель назад у меня был случай, когда один болван, деревенский полисмен, и некая женщина-фотограф истоптали весь дом. Просто чудо, что кое-какие клочки улик сохранились.

О да, он прекрасно меня запомнил.

– Если вы имеете ввиду Бриджстед… – начала я, готовая напомнить ему один-другой его прокол.

– Но это было тогда, а теперь у нас совершенно другое, – быстро произнес он.

Тут я подумала: может, он вспомнил про тот случай, чтобы вывести меня из ступора.

Инспектор достал небольшую сумку для улик и положил запонку на небольшой клочок бумаги. Она была размером чуть больше половины квадратного дюйма, с золотой полоской по контуру, а в центре находился полосчатый агат с прожилками белого, черного и коричневого цветов.

– Запонка в хорошем состоянии, никаких царапин, но имеется небольшая потертость с обратной стороны.

– Это прекрасно видно, – заметила я. – Вы считаете, что она может принадлежать убийце?

Запонка была не столь дорогой, чтобы принадлежать мистеру Милнеру. Ее вполне могли купить в любом отделе галантереи для мужчин или в ювелирном магазине невысокого пошиба.

– Вполне возможно, а также она может указывать на драку, – сказал инспектор. – Она вам знакома?

Я отрицательно покачала головой. И подумала, что запонки можно заметить только, если они вызывающе вульгарны или вы влюблены в их владельца.

– До этого вечера вы были знакомы с мистером Милнером?

– Нет. Я сидела рядом с ним все первое действие, а потом пересела в задние ряды.

Инспектор вопросительно приподнял бровь.

– Почему?

– Я не люблю сидеть в первом ряду, а он не был идеальным театралом. Его сын играл в этом спектакле. Мистер Милнер постоянно комментировал происходившее на сцене.

– И что именно он говорил?

Если собеседник раздражает, а его комментарии являются непрошенными, то просто удивительно, сколько из них пролетает мимо ушей. Однако некоторые сентенции мистера Милнера по-прежнему крутились у меня в уме.

– Он критически относился к участию своего сына в спектакле. Сказал, что, будучи в возрасте Родни, он служил в Южной Африке.

– Что-нибудь еще?

– Это представление должно было стать последним для его сына. Мистер Милнер смотрел этот спектакль несколько раз. Боюсь, он просто старался завести меня, поэтому не очень-то сочувствую бедняге. По его словам, он надеялся на то, что Родни больше не ступит на сцену, во всяком случае, в ближайшее время. Мол, Родни будет лучше смотреться, торгуя автомобилями.