Media Sapiens-2. Дневник информационного террориста
Шрифт:
— А вот у меня к вам предложение. С картинками у вас все ништяк. А вот как с идеологией? А? Формирование общественного мнения, работа с аудиторией, комбинаторика, проведение выборов? Нужны такие специалисты? Политтехнологи?
— Политтехнологи? — переспросил Велиал.
— Нужны, нужны. Мы как раз, считай, что в предвыборный штаб идём, — кивнул головой Вельзевул.
После этих его слов я несколько приободрился. За разговорами мы прошли пустыню и вышли на каменистое плато.
На плато рядами стояли остроконечные металлические стержни высотой метра два, напоминающие иголки.
За последним рядом иголок, через которые лазили люди, начинались небольшие горы. Вершины гор сливались в одну большую площадку, все пространство которой было также занято иглами. Но в отличие от своих равнинных коллег, эти иглы были небольшой высоты, тогда как их «ушки», напротив, представляли собой громадные обручи, сквозь которые туда-сюда шастали верблюды. Вся панорама была выстроена таким образом, что люди внизу, выполняя свои манипуляции, всякий раз утыкались взором в верблюдов.
— Послушай, — спросил я черта, — по поводу «легче верблюда протащить сквозь игольное ушко» это я врубился, конечно. Но ведь условия соревнований изначально неравны. Верблюды ломятся через вон какую дыру, а люди внизу через такие щели никогда не пролезут, дураку ясно. Почему так устроено?
— Наглядная агитация, — сухо ответствовал Велиал,
— Чтоб не забывали, что не стоило при жизни всех остальных держать за верблюдов и ослов, обещая им блага на том свете. Это же президентская равнина, — разъяснил Вельзевул.
Пройдя сквозь ряды игл с копошащимися людьми, я увидел у одной из них Клинтона, вспотевшего и осунувшегося, который просовывал голову в одно из «ушек».
— Это тебе за Сербию, козёл! — озорно крикнул я ему.
— Как стыдно, — укоризненно покачал головой Велиал, — а ещё называешь себя воспитанным человеком.
— Так это на том свете было, — потупился я.
— А в аду, значит, можно всем хамить? Тем более, он тебя не слышит и не видит.
— Ладно, я ж пошутил.
— Проходи, шутник, — вежливо сказал Вельзевул, открывая дверь в стене.
Мы зашли в какое-то подобие цеха, всю длину которого по обе стороны занимали канцелярские столы. За столами сидели удивительно знакомые люди, макавшие гусиные перья в чернильницы, пишущие ручками и карандашами. Странно, но листы бумаги перед ними были чистые.
— Это писатели, — сказал Велиал, поймав мой вопросительный взгляд.
— Ага. «Муки творчества» называется. Пишут столетиями, оставляя лишь чистые листы. Без результата.
— Логично, — я многозначительно
— Смотри-ка, начал врубаться, — удивился Велиал.
Поравнявшись с одним из столов, я заметил мужика с длинным носом, которому бес что-то читал вслух. Мужик отстраненно смотрел вдаль, сидя в кресле-качалке. Что-то до боли знакомое было в его чертах.
— Это ж Гоголь! — вскрикнул я.
— Ну, Гоголь, и что? — бросил Вельзевул.
— А за что он-то здесь?
— За то, что вторую часть «Мёртвых душ» сжёг. Там был секрет, как искоренить на Руси мошенников и казнокрадов.
— Да? Я не знал, — смутился Велиал, — а чо он сжёг-то?
— Убоялся. Мне говорил, что без них Россия будет другая, а может, и совсем исчезнет. По его версии, они какой-то баланс сил создают.
— А что ему читают? — спросил я.
— «Саsual» Оксаны Робски.
— Странный выбор… очень странный. А почему?
— Да она в интервью брякнула, что Гоголь её любимый писатель. Вроде учителя. Вот ему и читают «труды ученицы», — заржал Вельзевул.
— И так каждую ночь, — резюмировал Велиал.
Пройдя писателей, мы оказались перед следующей дверью.
«Пресс-АДдикт», — прочитал я на табличке над дверью. Осмыслив этот нехитрый микст англо-адского языка, я спросил у Велиала:
— Тут, наверное, журналисты и публицисты сидят?
— Ага. Они самые. Обречены на пожизненную вёрстку номера.
— А чего они сдать-то его не могут?
— А ты попробуй ему сдай, — подтолкнул меня в дверь Вельзевул.
Тут также стояли столы по обеим стенам, а в конце комнаты за огромным прилавком, сделанным из человеческих костей, сидел толстый черт, принимавший тексты у журналиста. Дойдя до стола, я увидел сидящего перед ним Максима Кононенко ака Мистер Паркер, понуро уткнувшегося в лежавший перед ним документ. «Люцифер Люциферович (tm)», — прочитал я заголовок.
— Глагол должен жечь сердца людей! — орал на него черт. — Видишь, как у меня?
Черт провёл по листу ногтем мизинца, и тот загорелся фиолетовым пламенем.
— А у тебя что? Дерьмо, а не тексты. Популизм и приспособленчество одно. Иди тренируйся.
— Да, Паркер и тут ту же песню заводить пытается, — пробормотал я.
— Ты, можно подумать, здесь в шахтёры переквалифицируешься, — съязвил Вельзевул.
Пройдя пресс-цех, мы оказались на мостике, под которым плескалось озерцо из коричневой жижи. Над поверхностью озерца тут и там показывались человеческие головы, выныривающие и плюющие друг в друга этой жижей. Всюду стоял нестерпимый запах дерьма.
— А эти кто? — спросил я Вельзевула.
— Эти? Литературные критики, театральные критики, кинокритики, ресторанные обозреватели, светские хроникёры, папарацци. Шлоебень всякая, одним словом, в говне плавает.
— А это… они друг в друга говном плюются?
— Ну да. Им же не привыкать. Те же действия, только в других декорациях.
— Я смотрю, у вас тут со смекалкой всё в порядке.
— Работаем с огоньком, — язвительно поклонился Велиал, чиркнул пальцем о свою ляжку и прикурил.