Медная пуговица
Шрифт:
– Вы не ошибаетесь, хотя он никогда не обходил вас. своим вниманием, – согласился Железнов. – Он боится, как бы вы вообще не замели следов к своей рации.
– Значит, за нами следят? – спросил я.
– Разумеется, – подтвердил Железнов. – Ну и пускай. Доставим немцам удовольствие перехитрить английского разведчика.
Перед одной из самых унылых и невзрачных дач Железнов остановился.
Вдалеке на дороге маячила неподвижная фигура какого-то долговязого субъекта.
Железнов, не обращая на него внимания, распахнул незапертую калитку.
– Входите
Мы подошли к веранде, Железнов достал из кармана ключи, отпер наружную дверь, потом дверь, ведущую с веранды в дом. Внутри дача казалась не такой уж заброшенной: простая мебель аккуратно стояла по местам, словно комнаты были покинуты своими жильцами совсем недавно.
Из кухни спустились в погреб. Железнов повернул выключатель, вспыхнула электрическая лампочка, он отодвинул от стены большую бочку, обнаружилась дверка, ведущая в соседнее помещение.
Мы проникли туда, и на большом ящике, сколоченном из толстых досок, я увидел радиопередатчик.
– А антенна? – поинтересовался я.
– Видели петуха над входом? – в свою очередь спросил меня Железнов. – Его хохолок из металлических прутьев, торчащих в разные стороны?
– Слабая маскировка, – заметил я. – Как же это немцы не обнаружили ее до сих пор?
– Они и не могли обнаружить, – объяснил Железнов. – Этот петух сидит на крыше всего второй день.
– Так ведь немцы это тоже заметят?
– Петуха заметили бы, но пустые крыши не запоминаются, – пояснил Железнов. – Эдингер, конечно, упрекнет своих сотрудников в ротозействе… – Он кивнул на рацию. – Умеете на ней работать?
– Более или менее, – признался я. – Любительски.
– Достаточно, – сказал Железнов. – Можете сообщить своему шефу, что с вами говорят дважды в месяц, каждое четырнадцатое и двадцать восьмое число, от четырнадцати до пятнадцати, на волне одиннадцать и шесть десятых. Ваши позывные: “Правь, Британия!” – и в ответ продолжение. Знаете гимн англичан? “Британия, правь над волнами!” Иван Николаевич сказал: не надо оригинальничать, чем проще, тем достовернее. И не вздумайте сказать, что вы непосредственно связываетесь с Лондоном, вы говорите с резидентом Интеллидженс сервис, находящимся в Стокгольме.
– Но ведь от меня потребуют код? – спросил я.
– Будет и код, – согласился Железнов. – За три дня вам придется основательно его выучить.
Уходя, Железнов извлек из кармана небольшой пульверизатор и распылил перед дверьми какой-то порошок.
– Зачем это? – удивился я.
– Пыль, цемент, – объяснил Железнов. – Вернувшись сюда, вы сразу узнаете, был ли здесь кто-нибудь после нас.
Мы вышли. Ничто не нарушало унылого спокойствия зимнего дня в опустелом дачном поселке. Только долговязый субъект переместился поближе к нашей даче.
Мы сели в машину, и Железнов с пренебрежительным равнодушием поехал прямо на незнакомца, заставив его поспешно отскочить в сторону.
На
– Господин обергруппенфюрер, это Берзинь, – назвался я. – Вам угодно прогуляться со мной в среду за город?
– В среду или в четверг? – почему-то переспросил Эдингер.
– Мне кажется, среда более приятна для разговоров, – ответил я.
– Хорошо, пусть будет в среду, – согласился он.
Это был довольно торжественный выезд: впереди два мотоциклиста, затем лимузин Эдингера, в котором находились Эдингер, я и еще двое гестаповцев, как выяснилось в дальнейшем, инженер, специалист по связи, и радист, и, наконец, сзади открытая машина с охраной.
В продолжение всей дороги Эдингер самодовольно молчал, но, подъезжая к даче, внезапно обратился ко мне:
– Не указывайте мне местонахождения своей рации, Блейк…
По всей вероятности, ему очень хотелось поразить меня. Утверждающим жестом он указал на дачу с железным петухом.
– Здесь?
Кажется, я неплохо разыграл свое изумление, потому что у Эдингера вырвался довольный смешок.
– Видите, Блейк, нам все известно, – самодовольно произнес он. – Я лишь хотел проверить, насколько вы правдивы. – Он подошел к калитке и пригласил меня идти вперед. – Показывайте.
Я открыл двери и посмотрел под ноги: не было никаких следов, но и не было пыли; кто-то, кто был здесь после Железнова и меня, подмел пыль, уничтожая свои следы.
Мы прошли в кухню, спустились в погреб, я сдвинул бочку, и мы очутились перед передатчиком.
Я слегка поклонился Эдингеру.
– Прошу вас. – И не преминул слегка его упрекнуть: – А вы еще сомневались во мне!
Эдингер обернулся к инженеру:
– Ознакомьтесь, господин Штраус.
Инженер наклонился, радист подал ему отвертку, он быстро отвинтил какую-то деталь, осмотрел, заглянул еще куда-то. Все это делалось очень быстро, квалифицированно, со всем знанием предмета.
– Да, господин обергруппенфюрер, это английский аппарат, – подтвердил он. – Изготовлен на Острове.
– Тем лучше, – одобрительно сказал Эдингер и обратился ко мне: – Когда вы на нем работаете?
– Дважды в месяц, – объяснил я. – Четырнадцатого и двадцать восьмого, от четырнадцати до пятнадцати, одиннадцать и шесть десятых.
– О, вы совсем молодец! – похвалил меня Эдингер. – Теперь я понимаю, почему среда приятнее четверга. Сегодня четырнадцатое.
Он взглянул на часы, позвал радиста:
– Пауль!
Взглянул на меня:
– Позывные?
– “Rule Britannia!” – сказал я.
– Отзыв?
– “Britannia rules the waves!”
– Отлично, – сказал Эдингер. – Сейчас тринадцать сорок. Благодарю вас, господин Берзинь, за то, что вы выбрали такое подходящее время. Ганс, к аппарату! Слышали позывные… И затем переходите на прием.
Потянулись минуты томительного ожидания.
Ганс работал.
Я, конечно, понимал, что в этот день все было предусмотрено с обеих сторон, но все же облегченно вздохнул, когда заметил, что Ганс услышал ответ…