Медноголовый
Шрифт:
С войной надо покончить, в этом сомнений у Адама не было. Он пытался предотвратить её начало, работая в Христианской Миротворческой комиссии, но горстка добродетельных верующих людей была бессильна остановить охватившее страну безумие, поэтому Адам намеревался покончить с войной посредством самой войны. Он предаст Юг, ибо только предательство — единственный путь спасти страну. Он окажет Северу любую помощь, какую только сможет оказать, будучи адъютантом одного из командующих армий Юга.
Адам стоял на коленях во тьме и знал, что молитва его услышана. Знал, потому что в душе его, наконец, воцарился покой — знак того, что принятое им решение правильно. Он предаст свою страну заклятым врагам во имя Господа и ради Америки.
Мертвецы дрейфовали вниз по тёмному Потомаку к Чесапикскому
А в Белом Доме президент оплакивал гибель друга, сенатора Бейкера, в то время как Юг, видя руку Господню в одержанной на реке победе, возносил Ему хвалы.
Листва пожухла и опала, укрыв багряно-золотым ковром свежие могилы на Боллз-Блеф. Полки южан передислоцировали от реки на зимние квартиры под Ричмондом, против которого, как трезвонили газеты, северяне сосредотачивают армию. Генерал-майор МакКлеллан, прозванный «юным Наполеоном», хвастал, что добьётся от своего умножающегося воинства идеальной выучки и дисциплины. Стычка под Боллз-Блеф наполнила северные церкви скорбящими родственниками, но Север утешал себя тем, что отмщение близко, ибо весной превосходно вымуштрованная армия МакКлеллана предаст Юг огню и мечу. Флот же Союза весны не дожидался. В Южной Каролине, за островом Хилтон-Хед, военные корабли проложили себе дорогу в пролив Порт-Ройал-Саунд и высадили десант, выбивший мятежников из стерегущих гавань Бофор-Харбор фортов. Северный флот блокировал побережье Конфедерации, и, хотя южные журналисты старались преуменьшить военное значение порт-ройалской неудачи, в рабских бараках Юга тайком торжествовали. И торжествовали ещё больше после большого пожара, уничтожившего Чарльстон. «Сам ангел мщения покарал грешников пылающим мечом!» — так трактовали данное событие пасторы северных церквей, и те же пасторы ликовали, когда военный корабль северян, презрев морские законы, остановил британское почтовое судно и пленил двух плывших из Ричмонда в Европу уполномоченных Конфедерации. На Юге тоже нашлись оптимисты, радостно воспринявшие весть об этом, предрекая, что после такого плевка в рожу заносчивые лорды точно пришлют весь флот Её Величества к американским берегам. В декабре прогнозы оптимистов, казалось, начали сбываться: ричмондская пресса с удовлетворением сообщила о прибытии в Канаду дополнительных пехотных батальонов на случай, если Север дерзнёт вступить в войну с Англией, а не поспешит вернуть с извинениями двух похищенных с её судна пассажиров.
Снег лёг на горы Блю-Ридж, выбелив могилу жены Томаса Труслоу и завалив дороги в западную часть Виргинии. Часть эта бросила вызов Ричмонду, отделившись в самостоятельный штат, мигом примкнувший к Союзу. Вашингтон праздновал отпадение Западной Виргинии, видя в нём первую ласточку скорого развала Конфедерации. Бесконечные колонны новобранцев маршировали по Пеннсильвания-авеню, спеша в учебные лагеря на территории оккупированной северной Виргинии, где «юный Наполеон» делал из рекрутов сверхсолдат. Каждый день из северных литеек привозили новые пушки, выстраивая их в десятки рядов у здания Капитолия, в лучах зимнего солнца слепящего белизной стен под неоконченным, покрытым строительными лесами куполом. Северные газеты самоуверенно пророчили конец Конфедерации, которая скоро обратится в пыль, будто мёртвое трухлявое дерево.
А в столице Юга царило уныние. Зима принесла дурные вести и дурную погоду. Рано выпал снег, похолодало, и янки всё туже сжимали петлю блокады на шее Конфедерации. Адам Фальконер, воспринимавший новости об успехах северян с удовлетворением, за две недели до Рождества приехал на каменные пристани Рокетс-лэндинг. Ветер гнал по воде серые волны и стенал в оснастке судна, которое раз в неделю под белым флагом перемирия ходило из Ричмонда вниз по реке Джеймс-ривер, проходя мимо удерживаемого
Студёный зимний ветер колол Рокетс-лэндинг иглами срывающейся с небес мороси, осаживая угольную гарь из труб соседних литейных цехов на камни пристани, на чугунные швартовные тумбы, на обшивку корабля, на поношенные мундиры трёх десятков мужчин, зябнущих у сходней. Мужчины были офицерами-янки из числа пленённых под Манассасом. Их договорились поменять на конфедератов, взятых МакКлелланом на территории, известной с недавних пор, как штат Западная Виргиния. Физиономии северян были бледны после пяти месяцев пребывания в арендованном властями под тюрьму заводском корпусе Кэстл-Лайтнинг на Кэри-стрит около двух газгольдеров с горючим для городского уличного освещения. Форменная одежда пленников висела мешками, свидетельствуя, что кормили северян все эти месяцы скудно.
Офицеры дрожали и ёжились, дожидаясь разрешения подняться на борт. У многих были в руках узелки с нехитрым скарбом, накопившимся за время заключения: расчёска, Библия, пара монеток, письма из дома. Пленные закоченели от холода, но мысли о скором освобождении и особенно о пире, который им закатят в форте Монро, придавали сил. Северяне грезили вслух о лобстерах и бифштексах, о черепаховом и устричном супе, о яблочном повидле и мороженом, об оленине под клюквенным соусом и утке под апельсиновым, о мадере и бренди, но больше всего — о кофе, настоящем крепком кофе.
Лишь один пленник не трепетал вместе с прочими от холода и нетерпения. Майор Джеймс Старбак расхаживал по молу с Адамом Фальконером. Толстые некогда щёки майора обвисли, а роскошная борода торчала щёткой, и он, всегда выглядевший старше своих лет из-за рано поредевших волос и вечно хмурого выражения лица, казался почти стариком. В Бостоне Джеймс был восходящей звездой адвокатуры, и в начале войны, записавшись на военную службу, попал в адъютанты к генералу Ирвину МакДауэллу. Но МакДауэлл проиграл битву под Манассасом, а Джеймс угодил в плен к южанам, и что ждало его на родине, не имел ни малейшего представления.
Адам отвечал за то, чтобы на судно погрузились именно те лица, чьи имена были обозначены в списке обмениваемых, то есть обязанности его сводились к перекличке и счёту по головам. Покончив с делами службы, Фальконер-младший отозвал в сторонку Джеймса Старбака и попросил о личном разговоре. Тот, конечно, предположил, что предметом беседы станет его брат.
— Какова, по-вашему, вероятность того, что Нат сменит сторону в этой войне? — с тоской спросил он Адама.
Адаму отвечать прямо не хотелось. Он разочаровался в своём лучшем друге Натаниэле Старбаке, который упивался войной, как донжуан упивается новой любовницей. Нат забыл Бога, и Адам желал бы надеяться, что Бог не забыл Ната. Джеймса расстраивать соображениями подобного рода Фальконер не стал, ограничившись новостью, что, несомненно, должна была порадовать его собеседника:
— Он говорил, что регулярно посещает молитвенные собрания.
— О, отлично! — оживился северянин, отчаянно скребя живот.
Как и прочие узники Кэстл-Лайтнинг, он быстро завшивел. Поначалу находил это обстоятельство постыдным, но со временем обвыкся.
— Относительно же смены Натом стороны… — Адам помедлил, — Не знаю. Если мой отец вернётся в Легион, то, думаю, Нату придётся искать себе другое занятие. Отец, видите ли, Ната недолюбливает.
Паровоз на проходящей рядом железнодорожной ветке с шумом выпустил струю пара, и Джеймс подскочил от неожиданности. За первой струёй последовала вторая, и высокие ведущие колёса пронзительно завизжали, проворачиваясь на влажных и скользких рельсах. Надсмотрщик пролаял приказы двум неграм, и рабы пробежали вперёд, подсыпая под колёса песок для сцепления. Паровоз с натугой сдвинулся с места, волоча за собой длинную череду товарных вагонов. Адама и Джеймса обдало удушливым дымом. В топке паровоза горели смолистые сосновые дрова, и верх пузатой дымовой трубы был чёрен от густой жирной сажи.