Медные пятаки правды
Шрифт:
– Почему нарушаете форму одежды?
– Ну а как же иначе я смог бы ему помочь, – начал я объясняться, но безногий перебил меня:
– Позволь сказать, товарищ начальник. Я совсем тормознул в переулке, там дорога все вверх да вверх. А он подвез меня. За что ж его наказывать?
– Никто никого не собирается наказывать, – по-прежнему строго заявил лейтенант. – Но форму одежды нарушать не полагается.
Он отдал мне документы и, глядя на часы, заметил:
– Через сорок минут кончается ваша увольнительная. Успеете?
– Мне до Лефортовского парка. Это недалеко. Успею. Только, как же он?
– Поможем, – пообещал лейтенант.
Я
Клубные и все другие мои обязанности обеспечивали мне некоторую долю свободы, но это получалось в очень малой степени. Часто приходилось ходить на строительные работы. В начале осени мне пришлось поработать на ЦАГИ. Это сверх всякой меры засекреченное учреждение. Через многое время я узнал, что в этом институте решаются проблемы аэродинамики и прочности самолетов, а в те времена понимал только то, что ЦАГИ – это что-то имеющее отношение к государственным секретным делам.
Полукруглый фасад одного из зданий ЦАГИ выходил на улицу Радио, а напротив него была забегаловка, где очень редко, но все же удавалось выпить граммов сто водки, по какому-нибудь хорошему случаю.
Бригаду для работы на секретном объекте собрали из тех солдат и сержантов, которых в армии того времени было принято называть «сачками», это были писаря, посыльные, портные. В эту команду попали и мы с киномехаником Куликовым. На проходной тщательно проверили соответствие списка с красноармейскими книжками стройбатовцев, затем провели нас между невысоких корпусов на пустую, довольно захламленную территорию у ограды, идущей вдоль набережной Яузы. Работягам вручили ломы, лопаты, кирки и указали четко размеченный колышками участок пустыря, где необходимо было по этой разметке выкопать гнезда для каких-то фундаментов. Гнезда располагались по периметру центрального прямоугольника, в пределах которого тоже надо было копать землю под фундамент.
Грунт был очень трудный. Похоже, что на этом месте когда-то стояло какое-то здание и солдаты ломами и кирками врубались в глубину старинной кирпичной кладки, Около двух недель горбатились «сачки» на этой работе.
Откуда-то просочилась информация, что на площадке будет стоять какой-то аппарат, а в гнездах заложат фундаменты для закрепления растяжек от этого аппарата. Но точно никто ничего не знал, для какой надобности все это делалось.
Был случай когда меня вместе с солдатами взвода, в котором я числился, гоняли работать на кабельный завод разбирать отслужившие свой срок огромные деревянные катушки, на которые наматываются электрические кабели. Наподобие странных окоченевших существ тесным огромным стадом стояли эти катушки на хозяйственном дворе, занимая очень большую территорию. Катушки были разной величины, у одних круглые боковины достигали высоты человеческого роста, другие были поменьше. Солдатам раздали разводные ключи, насадки, молотки и топоры. Объяснили, что приближается отопительный сезон и выбракованные катушки – их называл и еще барабанами – необходимо разобрать на топливо.
Я вдвоем с рядовым Морозовым попытались отвинтить громадные гайки с болтов, стягивающих деревянную конструкцию катушки. Но сколько мы ни бились, ни одна гайка не поддалась нашим усилиям. Гайки стояли намертво. Эти окаянные катушки находились на заводском дворе еще с довоенного времени под дождем и снегом – ржавчина так
Лейтенант Ситник пошел к заводскому начальству. Вернулся он в сопровождении двух мужчин, один из которых был одет в замасленный комбинезон. Этот в комбинезоне взял у стоявшего поблизости солдата разводной ключ, надел его на гайку большой катушки и навалился на ручки ключа. Катушка покачнулась и, если бы ее не подпирала такая же соседка, она покатилась бы. Гайка не дрогнула.
– Пустое дело, – сказал мужчина. – Я же тебя, Никанорыч, предупреждал.
– Что же делать? – озадачился тот, кого назвали Никанорычем.
– Думать надо. Может порезать болты, а может дерево бензопилой распилить. А может долотом вырубать дерево вокруг гаек. Думать надо. Взвод вернулся в казарму.
«Наглядная агитация – это изобразительные средства, применяемые для политического воздействия на массы», – так сказано в «Военном энциклопедическом словаре» (см. М.: «Военное издательство, 1984). И еще там же: «Важная роль наглядной агитации отводится при оформлении ленинских комнат, клубов, библиотек…»
Такого определения наглядной агитации во время службы в стройбате, естественно, я не знал, но я очень хорошо усвоил то, что все политработники во всех воинских частях, в которых мне приходилось служить, крепко и озабоченно занимались вопросами наглядной агитации. Майор Шипулин был первым из прочих замполитов, который не проявлял особого внимания к этому немаловажному фактору политико-воспитательной работы.
Мне надоело мотаться по разного рода авральным работам и я надумал нарисовать для клуба портреты всех маршалов Победы. Стена напротив окон очень подходила для размещения такой галереи. При первом удобном случае я сообщил замполиту о своем намерении. Майор сказал, что надо подумать. Думал он недолго. Видимо столько времени, сколько ему понадобилось, чтобы связаться с начальством из Политотдела и согласовать с ним мое предложение, которое он, разумеется, выдал за свое. Шипулин пришел в клуб через день.
– Сколько же портретов надо будет рисовать? – спросил он.
– Девять, – ответил я. – Портрет Василевского возьмем в ленинской комнате.
– Значит, всего будет десять маршалов? Ты точно это знаешь?
– Так точно. Я уже рисовал портреты маршалов в одной части. Это было зимой 45-го года. У меня и оригиналы имеются.
– Что это такое – оригиналы? – насторожился майор.
– Отпечатанные фотоизображения маршалов. Я их собирал из журналов. Есть у меня несколько отдельных репродукций. Портреты я буду рисовать с этих материалов.
Шипулин удовлетворенно кивнул, потом подошел к портрету Сталина и некоторое время смотрел на Генералиссимуса.
– Слушай, Мосягин, – не оборачиваясь, проговорил он, – Где ты учился рисовать? Ты что до войны какое-то училище закончил?
– Товарищ майор, вы же собирали на меня и мою семью уголовный материал. Должны бы знать, что в 15 лет я попал в оккупацию. Какое ж я училище мог закончить до войны?
– Насчет материала ты, это самое, поосторожней, – майор подошел к столу, где я стоял. – Язык-то укороти. Материал собирали такой, какой был нужен! А сейчас я тебя спрашиваю, где ты учился рисовать?