Медный кувшин
Шрифт:
Пара добродушных Бирманских Будд была только что пущена с торгов и с задумчивой, загадочной улыбкой переносила унижение пойти за девять с половиной шиллингов. Гораций ждал только последней из отмеченной профессором вещи: древнеперсидского медного кубка, выложенного серебром и с надписью из Гафиза, вырезанной по краям.
Предел, до которого ему было разрешено дойти, состоял в двух фунтах и десяти шиллингах, но Вентимору так отчаянно не хотелось вернуться с пустыми руками, что он решил прибавить лишний соверен, если это будет необходимо, и, конечно, умолчать
Однако, когда кубок был поставлен на стол, то цена скоро возросла до трех фунтов десяти, до четырех фунтов десяти, до пяти фунтов, до пяти гиней; за эту последнюю сумму он и был приобретен бородатым мужчиной, который сидел справа от Горация и немедленно начал рассматривать свою покупку более снисходительным взором.
Вентимор сделал все, что мог, и потерпел неудачу; ему не было причины оставаться дольше, но все-таки он продолжал сидеть, единственно из усталости и нежелания двигаться.
– Теперь номер 254, господа, – машинально проговорил аукционист, – большой ящик от египетской мумии, красиво… Нет, прошу извинения, я ошибся. Эта вещь по какому-то недоразумению не попала в каталог, хотя ее следовало внести. Все, что сегодня продается, господа, принадлежало покойному генералу Коллингаму. Назовем это: номер 253, античный медный кувшин. Интересная вещь!
Один из носильщиков пронес кувшин между столами и с устало-небрежным видом поставил его на дальний конец.
Это был старый устойчивый пузатый сосуд около двух футов вышины с длинным толстым горлом, отверстие которого было закрыто чем-то вроде металлической пробки или капсулы; но бокам не было видно украшений; стенки были грубы и покрыты углублениями, оставшимися от бывшей инкрустации, теперь отчасти выпавшей. Как антикварная вещь она, конечно, обладала кое-какими достоинствами; у более легкомысленных зрителей она вызвала остроты.
– Как вы назовете эту вещь? – спрашивал у аукциониста один из них с видом шаловливого ребенка, старающегося рассердить учителя. – Это также единственное в своем роде?
– Вы сами можете судить не хуже меня, – был осторожный ответ. – Всякий видит, что это не новодельный хлам.
– Красивое украшение для камина, – заметил один из шутников.
– Крышка-то отвинчивается что ли, или как? – спросил третий. – Похоже, что закрыта довольно плотно.
– Не могу вам ответить. По-видимому, ее совсем не открывали некоторое время.
– Тяжеленька! – сказал главный остряк, приподнявший ее. – А что там внутри, сардинки?
– Я вас не уверял, что внутри есть что-нибудь, – сказал аукционист. – Но если вы хотите знать мое мнение, то я думаю, что в ней деньги.
– Сколько?
– Вы меня не понимаете, господа. Если я говорю, что в ней деньги, то это не значит, что они лежат внутри. У меня нет оснований быть уверенным, что там вообще есть что-нибудь. Я просто предполагаю, что вещь может стоить больше, чем кажется.
– Конечно! Можно поверить без труда!
– Ладно, ладно! Не будем терять времени, оставим рассуждения и предлагайте цену. Ну, начинайте!
– Два с половиной пенни! – крикнул комик, как
– Господа, прошу не шутить. Надо же, знаете, и кончить. Что-нибудь для начала! Пять шиллингов? Один металл стоит дороже. Но я делаю надбавку. Шесть. Посмотрите на нее хорошенько. Такая вещь не встречается на каждом шагу.
Кувшин ходил по рукам, получая незначительные щелчки и шлепки, и дошел до соседа Вентимора с правой стороны, который осмотрел его очень внимательно, но надбавки не сделал.
– Он хорош, знаете, – шепнул он на ухо Горацию. – Славная штука, действительно. Будь я на вашем месте, я бы купил!
– Семь шиллингов – восемь – девять дают за него там в углу, – говорил аукционист.
– Если вы находите, что он так хорош, почему же не берете сами? – спросил Гораций у соседа.
– Я? Ну, он не совсем в моем вкусе. Да кроме того, последняя покупка почти очистила мои карманы. На сегодня я кончил. Но все равно это – редкость; не знаю, видел ли я когда-нибудь медный сосуд точно такой формы, но это – настоящая старина, только здешние молодцы слишком невежественны, чтобы знать ему настоящую цену. Я не считаю для себя трудом дать вам совет.
Гораций встал, чтобы лучше рассмотреть верхушку. Насколько он мог разглядеть при мигающем свете одного из газовых рожков, который был только что зажжен по приказанию аукциониста, на крышке были полустертые штрихи и треугольники, – пожалуй, какая-нибудь надпись. А в таком случае, не здесь ли было средство вернуть благосклонность профессора, которую он чувствовал, что мог потерять, заслуженно или нет, благодаря своей неудаче.
Едва ли он мог тратить деньги профессора на вещь, которая не была намечена в каталоге; он не имел разрешения покупать ее, но у него было в запасе несколько собственных денег. Почему бы не купить на свои, если хватит? Если же его перебьют, как доселе, то никакой беды в этом нет.
– Тринадцать шиллингов, – говорил аукционист своим бесстрастным тоном.
Гораций встретился с ним глазами, слегка поднял свой каталог, в то же время кто-то другой кивнул головой.
– Двое – четырнадцать!
Гораций снова поднял каталог. «Я не пойду дальше пятнадцати», – думал он.
– Пятнадцать! Это против вас, сударь! Кто больше пятнадцати? Шестнадцать! Это оригинальный, старый, восточный кувшин – только за шестнадцать шиллингов!
«В конце концов, – думал Гораций, – отчего не дойти и до фунта?» – И он надавил до семнадцати.
– Восемнадцать! – крикнул его соперник, маленький веселый торговец с лицом херувима; в то время, как соседи уговаривали его «сидеть смирно, как умный мальчик и не тратить зря своих карманных денег».
– Девятнадцать, – сказал Гораций.
– Фунт! – ответил херувимоподобный человек.
– Только фунт за большой медный сосуд, – безучастно сказал аукционист. – Все кончено за фунт?
Гораций подумал, что один-другой шиллинг не разорят его, и кивнул головой.
– Гинея! В последний раз. Итак, вы отступаете, сударь? – спросил аукционер у маленького человека.