Медный кувшин

Энсти Ф.

— Он не может этого исполнить, пока остается мулом.

— Я одарю его речью для этой цели.

— Позвольте мне доложить вам, — сказал Гораций, — что он теперь сильно не в духе. Это вполне естественно, и вы ничего не добьетесь от него, пока не вернете ему человеческий образ. Если вы это сделаете, он согласится на все.

— Верну или нет — это зависит не от меня, а от его дочери, на который ты обещал жениться. Прежде всего я должен поговорить с ней.

— Если мне можно присутствовать при вашем свидании и вы никаких глупостей себе не позволите, то я ничего не

имею против этого, — сказал Гораций. — Я верю, что вы, увидев ее и услышав ее мольбу за бедного отца, не в состоянии будете отказать ей. Но вы должны мне дать слово, что будете себя вести хорошо.

— Я обещаю тебе это, — ответил джинн, — и желаю видеть ее только ради тебя.

— Отлично, — согласился Гораций, — но я не могу привести вас в этой чалме, она испугается. Нельзя ли вам одеться хоть раз в обыкновенное английское платье, чтоб не привлекать всеобщего внимания.

— Доволен ли ты этим? — спросил джинн, когда его зеленая чалма и широкая одежда внезапно сменились обыкновенным цилиндром, фраком и брюками — признаками современной цивилизации.

Он стал неприятно похож на тех стариков, которых выпускают на арену цирка, чтобы над ними проказничали клоуны, но в эту минуту Горацию было не до критики.

— Так лучше, — сказал он поощрительно, — много лучше. Теперь, — прибавил он, направляясь в прихожую, где надел шляпу и пальто, — теперь выйдем, найдем извозчика и через двадцать минут будем в Кенсингтоне.

— Мы будем там через двадцать секунд, — сказал джинн, схватив его за руку выше локтя. Гораций вдруг почувствовал, что летит, и, разинув рот от удивления и необходимости отдышаться, увидел перед собой подъезд Фютвоя.

— Я должен заметить, — сказал он, как только пришел в себя, — что если нас видели, то мы произвели сенсацию. Жители Лондона не привыкли видеть людей, носящихся над трубами, как вороны.

— Не беспокойся об этом, — сказал Факраш, — ни один человек не в состоянии уследить за нашим полетом.

— Я надеюсь на это, — сказал Гораций, — иначе моя репутация погибнет окончательно. Я думаю, — прибавил он, — лучше я войду один и сначала предупрежу их, если вы согласны здесь подождать. Я подойду к окошку и взмахну платком, когда они будут готовы. Да, пожалуйста, войдите в двери, как обыкновенный человек, и спросите горничную, можно ли меня видеть.

— Я буду помнить, — ответил джинн, проваливаясь сквозь мостовую или, может быть, это так только показалось.

Гораций позвонил, ему отворили и попросили в гостиную, куда тотчас вышла к нему Сильвия. Она была миловидна, как всегда, несмотря на бледность от бессонницы и тревоги.

— Как вы добры, что пришли навестить, — сказала она, подавляя слезы. — С папой все то же. Ночь он провел довольно спокойно и даже скушал морковку вместо завтрака; но я боюсь, что он сейчас вспомнил, что сегодня вечером ему предстояло читать о «Восточном оккультизме» в Азиатском обществе п что ото его тревожит. О, Гораций, — воскликнула она неожиданно, — как все это ужасно! Как можно это перенести?

— Не падай духом, дорогая! — сказал Гораций. — Недолго уже осталось терпеть.

— Все это очень хорошо, Гораций,

но если тотчас же не будут приняты меры, то окажется уже поздно. Нельзя долее держать мула в кабинете без того, чтоб не возбудить подозрений прислуги, а куда же нам деть бедного милого папочку? Страшно подумать о том, чтоб отослать его в приют для увечных лошадей… А все-таки что же с ним делать? Зачем вы пришли, если не можете помочь?

— Я не пришел бы, если бы не принес доброй вести. Помните, что я вам рассказывал про джинна?

— Помню, — ответила Сильвия. — Как же я могла забыть! Неужели он на самом деле вернулся, Гораций?

— Да. Я, кажется привел его к сознанию, что он сделал глупую ошибку, заколдовав вашего несчастного отца, и он согласен ее исправить на известных условиях. Он здесь, недалеко и явится, как только я подам ему сигнал. Но он желает сначала поговорить с вами.

— Со мной? О, нет, Гораций! — воскликнула Сильвия, отступая. — Лучше не надо. Я не люблю существ, вышедших из медных бутылок. Я не знаю, что говорить, и это меня очень смущает.

— Будьте храброй, дорогая! — сказал Гораций. — Помните, что от вас зависит, будет ли профессору оказана помощь или нет. Факраша пугаться нечего. Я его заставил надеть обыкновенное платье, и в нем он, право, не так плох. Он очень милый, кроткий старый простофиля и сделает все, что угодно, только бы гладить его по шерсти. Вы повидаетесь с ним ради вашего отца, не правда ли?

— Если это необходимо, — сказала Сильвия, вздрагивая, — я буду с ним как можно любезнее.

Гораций подошел к окну и сделал условленный знак, хотя никого не было видно. Однако сигнал был замечен, так как тотчас же раздался сильный удар по входной двери и несколько минут спустя горничная Джесси доложила: «Г. Фатрашер Лармаш желает видеть г-на Вентимора». Джинн вошел важной походкой в высокой шляпе на голове.

— Вы, вероятно, не знаете, сударь, — сказал Гораций, — что здесь в обычае снимать шляпу в присутствии дамы.

Джинн снял шляпу обеми руками и продолжал стоять молча.

— Позвольте мне представить вас девице Сильвии Фютвой, — продолжал Вентимор, — барышне, о которой вы уже слышали.

В странных, вкось поставленных глазах Факраша мелькнул мгновенный странный блеск. Он ничем не реагировал на рекомендацию Горация.

— Девица не без миловидности, — заметил он Горацию, — но бывают много красивее.

— Я не прошу вас о критике и о сравнениях, — резко сказал Вентимор. — На мой взгляд, нет никого в мире, кто мог бы равняться с девицей Фютвой, и потрудитесь это запомнить. Она очень огорчена (как всякая любящая дочь) вашей жестокой и бессмысленной шуткой над ее отцом и просит вас загладить ее сейчас же. Не так ли, Сильвия?

— Да, разумеется, — сказала Сильвия почти шепотом, — если это вас не слишком затруднит.

— Я обдумал твои слова, — сказал Факраш Горацию, все еще игнорируя Сильвию, — и убедился, что ты прав. Если бы содержание надписи стало известно всем людям, они не подняли бы крика из-за дела, которое их не касается. Поэтому мне все равно, в чьи руки попадет печать. Не согласен ли ты со мной?