Медный кувшин
Шрифт:
— Сначала пусть тебя черт возьмет, — сказал он сердито. — Ты не можешь сделать мне больше зла, чем уже сделал.
— Как хочешь, — сказал Факраш, — но если я не получу обратно надпись, то не верну тебе прежнего вида.
— Если так, — с бешенством сказал мул. — то вы найдете ее в верхнем правом ящике моего письменного стола, ключ — в диоритовой чаше, на камине.
Джини отпер ящик и вынул металлическую крышку, которую и положил во внутренний карман своего несуразного фрака.
— Так, — сказал он. — Теперь отдай мне истолкование, которое ты написал и поклянись хранить в глубокой
— Знаете ли вы, о чем просите, сударь? — сказал мул, злобно прижимая уши. — Думаете ли вы, что я, для вашего удовольствия, уничтожу самое замечательное открытие во всей моей научной деятельности? Никогда, сударь, никогда!
— Раз ты мне отказываешь, я тебя опять лишу речи и оставлю тебя мулом гнусного вида, каков ты теперь, — сказал джинн. — К чему тебе открытие, о котором ты не можешь никому сообщить? Однако можешь выбирать!
Мул закатил свой единственный глаз, оскалил все зубы и злобно заскрежетал ими.
— Вы стали моим истязателем, — сказал он, — и я вынужден уступить. Вон, в бюваре, лежит единственная копия, которую я сделал.
Факраш отыскал бумагу, которую растер между ладоней до полного исчезновения, как мог бы сделать всякий обыкновенный заклинатель.
— Теперь подыми твою переднюю правую ногу, — сказал он, — и клянись всем для тебя святым, что ты никогда не обнародуешь того, что узнал.
Профессор произнес клятву крайне неохотно и нетерпеливо.
— Хорошо, — сказал джинн с угрюмой усмешкой. — Теперь прикажи одной из твоих женщин принести мне чашку чистой воды.
Сильвия вышла и вернулась с чашкой воды.
— Она профильтрована, — сказала Сильвия с беспокойством, — я не знаю, годится ли?
— Этого достаточно, — сказал Факраш. — Пусть обе женщины удалятся.
— Вы, конечно, не думаете удалить из комнаты его жену и дочь в такой момент? — запротестовала г-жа Фютвой. — Мы будем сидеть тихо и можем даже помочь, если понадобится.
— Делайте, как приказано, моя милая, — рявкнул неблагодарный мул, — делайте, как приказано! Вы только будете мешать. Не думаете ли вы, что он не знает своего свинского ремесла?
Они вышли. После этого Факраш взял чашку — обыкновенную бульонную чашку с бледно-голубым греческим узором по краям — и, обливая мула водою, воскликнул: «Покинь твой теперешний образ и прими свой прежний!»
Прошел жуткий момент, когда казалось, что слова не производят никакого действия: животное только стояло и вздрагивало. Вентимор почувствовал мучительное сомнение, не забыл ли, действительно, Факраш, как совершается именно это колдовское действие.
Вдруг мул попятился и начал бешено бить по воздуху передними ногами, после чего тяжело упал в ближайшее кресло, которое, к счастью, было прочно и просторно, и бессильно свесил передние ноги по бокам, наподобие человека. Тут произошли непродолжительные судороги, и затем начался какой-то особый, невыразимо-потрясающий для зрителя процесс, в течение которого человек как бы вылупливался из мула, а мул как бы растворялся в человеке. Наконец перед ними в кресле оказался еле дышащий и дрожащий профессор Фютвой в своем подлинном образе и одеянии.
14. ТАК КАК ИСХОДА НЕТ, ТО ПОЦЕЛУЕМСЯ
Как только профессор овладел собой, Гораций отворил дверь и позвал Сильвию с матерью, которые были, как и следовало ожидать, вне себя от радости, увидав главу семейства избавленным от унизительного состояния четвероногого.
— Ну, — сказал профессор, принимая их объятия и бессвязные поздравления, — ну, не из-за чего поднимать такой шум! Я таков же, каким был, как видите. И, — прибавил он с неосновательным взрывом досады, — если б у кого-нибудь из вас хватило здравого смысла, чтобы сразу вспомнить о таком простом средстве, как обрызгивание холодной водой, я был бы избавлен от множества ненужных неудобств. Но это всегда так бывает с женщинами: они теряют голову, когда что-нибудь не в порядке. Если я сам не сохранил хладнокровия…
— Было очень, очень глупо с нашей стороны не подумать об этом, — сказала Сильвия, деликатно игнорируя тот факт, что в комнате решительно все было перепорчено, — впрочем, знаешь, если бы ту же воду разбрызгали мы, она, пожалуй, не оказала бы такого действия.
— Теперь я не расположен спорить, — сказал отец. — Но вы не побеспокоились испробовать, так не о чем и толковать!
— Не о чем и толковать! — воскликнул Факраш. — О, ты, чудовище неблагодарное! Ты не находить слов признательности тому, кто тебя избавил от твоей кары?
— Я уж и так очень обязан вам, сударь, — сказал профессор, — за целые сутки самой острой угнетающей тоски и нестерпимой физической муки, причиненной без желания воспользоваться тайными силами. Поэтому признательность, какую я мог бы вам выразить, была бы весьма сомнительного свойства. Что же касается вас, Вентимор, — прибавил он, обращаясь к Горацию, — я не знаю… я могу только догадываться… о роли, которую вы сыграли в этом деле, во всяком случае, поймите раз и навсегда, что все сношения между нами должны прекратиться.
— Папа, — сказала Сильвия дрожащим голосом, — Гораций и я уже решили разойтись.
— По моему настоянию, — объяснил Факраш, — так как такой союз совершенно не соответствует его достоинству и положению.
Эта откровенность окончательно разозлила профессора, характер которого далеко не улучшился, хоть он и подвергся недавним испытаниям.
— Никто не спрашивал вашего мнения, сударь! — огрызнулся он. — Личности, только недавно освобожденной от долгого и, как мне известно, вполне заслуженного заключения, едва ли подобает столь авторитетный тон. Будьте любезны не вмешиваться в мои домашние дела.
— Превосходно сказано, — заметил невозмутимый джинн. — Пусть крыса, которая находится в лапах леопарда, твердо помнит правила вежливости и воздерживается от вызывающих слов. Обратить тебя опять в мула не составит для меня затруднений.
— Я, пожалуй, неясно выразился, — поспешил заметить профессор. — Я… я только думал вас поздравить с тем, что вы счастливо избежали последствий того, что… что я считаю судебной ошибкой. Я… я убежден, что в будущем вы будете применять ваши выдающиеся способности для лучших целей, и я бы предложил вам оказать большую услугу этому несчастному молодому человеку, воздержавшись от дальнейших трудов на его пользу.