Медовый месяц
Шрифт:
Александр никак не мог понять, о ком он говорит и что за женщину имеет в виду, сравнивая с львицей. Его нынешняя подружка, с которой он встречался второй год, никак не подходила на эту роль. Мягкая, кроткая, застенчивая, скорее ее можно было сравнить с домашней кошечкой или зайчишкой, чем с коварной гордой хищницей. Кого же имеет в виду в стельку пьяный мэр? Что за женщина, к которой он так привязан, и почему говорит о ней в прошедшем времени? Выходит, они уже расстались или… Его вдруг озарила догадка, яркая и внезапная, как вспышка молнии.
— Значит, ты
— Любил ли я Алину? Не знаю. — Загоруйко тяжело вздохнул и расстегнул мешающий ему дышать ворот рубашки. — Скорее это была страсть, а не любовь. Я и презирал ее, и обожал, и ненавидел, и безумно хотел одновременно. Эта женщина вызывала в моей душе такую бурю чувств, столь смешанных и противоречивых, что я едва не задыхался от их напора. Староват я для такого шквала эмоций и потрясений.
— Вы часто встречались?
— Да нет, не очень. Каждая встреча с ней отнимала у меня слишком много энергии и сил. Она как вампирша высасывала из людей энергию, как физическую, так и душевную, она питалась ей. И когда она умерла, знаешь, я ведь не очень-то и горевал. Я даже обрадовался тому, что от ее власти избавился и она больше меня мучить не станет. Вот ведь какой я гад. Сам себя казнил за эти мысли, но поделать с ними ничего не мог. А теперь вот мне ее не хватает. Иногда сильно не хватает. Кажется, что она жива и во сне ко мне приходит. Прощения просит. Хотя обман все это, я знаю. В жизни-то она бы не смогла…
— Что не смогла?
— Прощения попросить. Она гордая была, очень гордая. Львица, одно слово — львица. А моя жена, та, что мать Эльки, дрянь и потаскуха. Но за то ей все простить готов, что она мне Эльку родила. Без нее мне бы не справиться с тоской моей, лихоманкой. — Он обмяк в кресле и захрапел.
Александр знал по опыту, что пытаться расшевелить его в таком состоянии бесполезно. И хотя у него осталось еще множество вопросов, но, видимо, придется отложить их до завтра, когда мэр проспится и придет в себя. Вот только главный вопрос, — захочет ли он завтра разговаривать на эту тему? О львах, львицах и прочих хищниках. Судя по его словам, он довольно близко был знаком с покойной Алиной. Вот это новость! Просто суперновость! Но почему он раньше не сказал ему об этом? Боялся засветиться? Но ему-то он бы мог признаться. Неужели не доверял? Боялся? Хотел что-то скрыть? И только случайно, выпив лишнего, выболтал эту тайну, забыв, что находится не один. А он-то сам тоже хорош, даже не подозревал об этом. Впрочем, он же не ясновидящий и не может знать обо всем на свете. Да, но что касается своего лучшего друга, мог бы и знать. Недаром ему показалось, что, узнав о смерти Вайзман, Загоруйко как-то странно отреагировал. И пил беспробудно три дня подряд. Но тогда он никак не связал это пьянство с…
— Привет! Хорошо сидим? — Он слегка вздрогнул, впрочем, совершенно не заметно со стороны, услышав за спиной мягкие шаги и капризный знакомый голосок.
Обернувшись, он увидел перед собой Эльвиру, дочку мэра. Хорошенькая черноволосая кошечка или пантера? Тонкая и гибкая, в неприлично короткой юбчонке,
— Привет! Сидим неплохо. А вообще-то не очень прилично входить без стука, когда дверь закрыта, — спокойно ответил он.
— Подумаешь, — она презрительно фыркнула и скривила в усмешке кроваво-красный рот. — Я у себя дома. Делаю что хочу.
— Но это не твоя комната. Это кабинет отца.
— Ну и что с того? Я всегда вхожу к нему без стука, когда хочу. Он никогда не ругается. Наоборот, всегда радуется, когда меня видит. На других орет, на меня никогда. И вообще, что такого я могла здесь увидеть? Не занимались ли вы с моим папочкой гомосексуальными ласками?
— Что ты несешь?!
— А что? — Она широко раскрыла свои миндалевидные глаза. — Сейчас это модно. Все пробуют. Конечно, мой папочка несколько староват для таких игр, да и я не замечала за ним подобных пристрастий, но кто знает…
В этом момент спящий мэр весьма выразительно промычал что-то нечленораздельное, затем недовольно заворочался в кресле.
— Да, похоже, я ошиблась, ему не понравилось мое предположение, — с деланным огорчением вздохнула девушка.
— Мне, кстати, тоже.
— Простите меня, беру свои слова обратно, я очень дурная и порочная девица.
— Это я уже давно понял, — поддержал ее Александр.
— Каюсь, обещаю исправиться. Стать мягкой, пушистой и чистой, как свежевыстиранная простыня. — Она сложила руки домиком и, склонив набок голову, лукаво посмотрела на него.
Он не смог удержаться от усмешки, глядя на нее. Ах, лукавая бестия! Избалованная и нахальная девчонка, но чертовски привлекательная, этого нельзя не признать.
— Вы меня простили? — Она присела на подлокотник его кресла, и он почувствовал пряный запах ее духов и волос. — Или вынесете свой приговор, господин прокурор?
— Пожалуй, вынесу, — он принял игру. — Сейчас подумаю немного — и решу, как же мне вас наказать, милая леди.
— Только, пожалуйста, не слишком сурово. Я же обещала исправиться. Будьте снисходительны к бедной глупой девочке, о мудрейший и справедливейший! — Она прижала руки к груди и скорчила уморительную гримасу.
— Постараюсь. Но боюсь, что не получится. Слишком вы хитры, моя милая леди, хотя и притворяетесь невинной. Я назначаю вам наказание розгами, десять ударов, на первый раз. Я снисходителен, поверьте, обычно наказание бывает более суровым.
— Ах, господин прокурор, и вам не жалко нежное и хрупкое девичье тело, схожее с лепестком розы? Такое красивое и стройное! — Она придвинулась к нему совсем близко, так, что острые холмики ее грудей коснулись его, а ее юное лицо с нежным румянцем оказалось совсем рядом.