Медовый месяц
Шрифт:
— Если бы и были, Бантер давно уничтожил бы их собственными руками. Вместе со своей соучастницей, этой Руддл. Совесть гложет его сердце, как червяк капусту… Но он прав. Все, чего я достиг — это бросил тень подозрения на этого беднягу Селлона. С таким же успехом я мог бы бросить ее кого-то еще.
— На мистера Гудекера, например. У него пагубная страсть к кактусам.
— Или к этой чертовой Руддл. Кстати, я могу пролезть через это окно. Я днем проверял.
— Неужели? А ты не проверял, не мог ли Селлон перевести часы миссис
— Хм… Интересная точка зрения. Доверим детективной писательнице разгадку тайны часов. Ты похожа на кошку, которая только что проглотила канарейку. Ладно, рассказывай о своем открытии.
— Их нельзя было перевести больше, чем на десять минут. Там есть звуковой сигнал каждые пятнадцать минут.
— Правда? А откуда у нее такие роскошные часы?
— Свадебный подарок.
— Возможно. Теперь понятно. Их можно перевести вперед, но вернуть стрелку обратно уже невозможно. Подвести можно только на десять минут. Десять минут могут иметь очень большое значение. Селлон сказал, что разговаривал с Ноуксом в пять минут десятого. Тогда по всем правилам детективного жанра ему нужно алиби… Харриет, нет! Это бессмысленно. Так не обеспечивают алиби на точное время убийства. Если ты, конечно, не хочешь, чтобы это время запомнили точно. Если ему было важно десятиминутное алиби, значит все произошло в течение этих самых десяти минут. А сейчас мы думаем, что все случилось в течение двадцати пяти минут. И то, мы не уверены в радиоприемнике. Что ты можешь сказать о приемнике? Вот где собака зарыта!
— Я ничего не могу сказать ни о приемнике, ни о часах. Здесь нужна какая-то третья вещь. Но ее у нас нет. Я все думала и думала…
— Послушай, но мы же начали только вчера. Кажется, что прошло уже намного больше времени, но, На самом деле, все случилось вчера. Черт возьми! Неужели мы женаты только пятьдесят пять часов?
— Мне кажется, что уже целую жизнь. Нет, я не то имела в виду. Я хотела сказать, мне кажется, мы всегда были женаты.
— Конечно, всегда. Со дня сотворения мира. Черт возьми, Бантер, что еще?
— Меню, милорд.
— Ох! Спасибо. Черепаховый суп… Слишком городское блюдо для Пэгглхэма. Маленький диссонанс, не обижайся… Так, жареная утка и бобы. Это лучше. Местного производства? Хорошо. Запеченные грибы…
— С поля за домом, милорд.
— С… чего? Боже мой, надеюсь, они съедобные? Нам еще не хватало дела об отравлении.
— Никакого отравления, милорд. Я предварительно попробовал сам.
— Попробовал? Преданный кавалер спасает жизнь своего хозяина. Отлично, Бантер. Да, кстати, это ты играл в кошки-мышки с мисс Твиттертон на лестнице?
— Милорд?
— Все в порядке, Бантер, — быстро сказала Харриет.
Бантер понял намек и быстро удалился, бормоча:
— Очень хорошо.
— Она пряталась от нас, Питер, потому что, когда мы пришли, она плакала. И не хотела, чтобы кто-то ее увидел.
— Ах, вот как! — сказал
— Кратчли вел себя с ней просто чудовищно.
— Неужели? — он наполовину наполнил бокалы.
— У него был роман с бедняжкой.
Как будто стараясь доказать, что он человек, а не ангел, его сиятельство насмешливо присвистнул.
— Это не смешно, Питер.
— Прости, дорогая. Ты совершенно права. Это не смешно. — Он неожиданно выпрямился и сказал. — Это далеко не смешно. А она любит этого негодяя?
— Дорогой, до безумия. И они собирались пожениться и купить новый гараж. На его сорок фунтов и ее небольшие сбережения. Но теперь все пропало. И он узнал, что она не получит дядины деньги… Почему ты на меня так смотришь?
— Харриет, мне все это очень не нравится. — Он смотрел на нее с ужасом.
— Конечно, ведь теперь он ее бросил. Грязный подонок!
— Да, да. Но ты сама понимаешь, о чем говоришь? Она бы отдала ему все свои деньги? И все бы для него сделала?
— Она мне сказала: «Никто не знает, что я для него сделала…» О, Питер! Неужели ты думаешь, что она сделала это? Это не могла быть малышка Твиттертон.
— Почему нет?
Его слова прозвучали, как вызов. Она встретила его спокойно, положив руки ему на плечи и глядя прямо в глаза.
— Это мотив. Я понимаю, что это мотив. Но ты ведь и слышать об этом не хотел.
— Но ты же мне все уши прожужжала, — он почти кричал. — На одном мотиве дело не построишь. Но, если ты знаешь, Как, Почему приведет тебя к истине.
— Ну, хорошо, — она решила сражаться на своих позициях. — Как? Ты еще не завел на нее дело?
— Это было не нужно. Ее Как — детские игрушки. У нее был ключ от дома, и нет алиби после семи тридцати. Убийство кур не может служить алиби в деле об убийстве человека.
— Но чтобы нанести удар такой силы? Она такая худенькая, а он сильный, здоровый мужчина. Я бы не смогла так разбить твою голову, хотя мы с тобой и одного роста.
— Ты почти единственная, кто мог бы это сделать. Ты моя жена. Ты можешь застать меня врасплох. Точно так же, как любимая племянница может застать врасплох престарелого дядюшку. Не могу представить себе Ноукса, сидящего спиной к безнаказанно разгуливающим Селлону или Кратчли. Но женщина, которую знаешь и которой доверяешь — совсем другое дело.
Он сел за стол спиной к ней и протянул ей вилку.
— Вот смотри! Я сижу и пишу письмо или разбираю свои бумаги… Ты что-то там делаешь за моей спиной… Я не обращаю внимания. Я к этому уже давно привык… Ты тихо берешь кочергу… Не бойся, я немного глуховат… Подходи слева, видишь, моя голова немного склонилась влево, в сторону ручки… Итак… парочка тихих шагов и резкий удар в затылок. Тебе не нужно бить слишком сильно. И вот, пожалуйста, ты очень богатая вдова.
Харриет бросила кочергу.