Медведь и соловей
Шрифт:
Юноша пожал тонкими плечами. У него были большие печальные глаза с густыми ресницами, как у девушки.
— Я молюсь, Коля, — сказал он. — И тебе не мешало бы, — он прошел к печи и снял мокрые носки. Запах мокрой шерсти смешался с запахом грязи, капусты и зверей. Саша провел день у лошадей. Ольга сморщила нос.
Коля не забрался на печь. Он разглядывал один из своих валенок, где начал топорщиться край. Он издал недовольный звук и опустил его рядом с другим валенком. От обоих пошел пар, печь возвышалась над ними. Дуня уже тушила мясо для
— Что случилось, Дуня? — спросил Саша. Он пришел на кухню, успев уловить тираду.
— Вася, — сухо сказала Ольга и рассказала о пирожках и побеге сестры в лес. Она вязала при этом. От едва заметных улыбок на лице появлялись ямочки. Она все еще была пухлой после лета, круглолицей и милой.
Саша рассмеялся.
— Вася вернется, когда проголодается, — сказал он и вернулся к делам важнее. — Ты добавила щуку, Дуня?
— Линь, — кратко сказала Дуня. — Олег принес четырех на рассвете. Но эта ваша странная сестра слишком мала, чтобы задерживаться в лесу.
Саша и Ольги переглянулись, пожали плечами и промолчали. Вася пропадала в лесу, стоило ей научиться ходить. Она всегда возвращалась к ужину, принося в извинении горсть кедровых орехов, румяная и кающаяся, тихая в своих сапогах.
Но в этот раз они ошибались. Солнце опускалось, тени деревьев становились ужасно длинными. Петр Владимирович пришел в дом с фазаном, которого нес за шею. А Вася все еще не вернулась.
* * *
Лес был тихим в преддверии зимы, снег между деревьями был гуще. Василиса Петровна, радуясь и стыдясь свободе, доела последний пирожок, растянувшись на холодной ветке, слушая тихие звуки сонного леса.
— Знаю, ты спишь, когда выпадает снег, — сказала она. — Но ты не мог бы проснуться? У меня есть пирожки.
Она показала доказательство, кусочек чуть больше крошек, замерла, словно ждала ответа. Его не последовало, только ветер шелестел деревьями.
Вася пожала плечами, доела пирожок и побегала по дереву в поисках шишек с орешками. Белки съели все, в лесу было холодно даже для девушки, привыкшей к этому. Наконец, Вася стряхнула с одежды кору и лед и направилась домой, ощутив угрызения совести. В лесу сгустились тени, дни были все короче, близилась ночь. Она спешила. Ее отругают, но у Дуни ее ждал ужин.
Она шла все дальше, а потом замерла, хмурясь. Налево у серой ольхи, вокруг старого кривого вяза, а потом было видно поля отца. Она ходила по этой тропе тысячи раз. Но тут не было ни ольхи, ни вяза, только рощица елей с черными иголками и небольшой заснеженный луг. Вася развернулась и пошла в другую сторону. Нет, тут были тонкие березки, замершие, как белые девицы, обнаженные и дрожащие зимой. Васе стало не по себе. Она не могла заблудиться. Она никогда не терялась. Так можно было и в доме заблудиться. Ветер затряс деревья, но она эти деревья не узнавала.
Потерялась. Она заблудилась в сумерках зимой, вот — вот пойдет снег. Она повернулась снова, пошла в другую сторону. Но среди деревьев
На пути появилось дерево. Девочка замерла. Это дерево отличалось от других. Оно было больше, чернее. Оно было кривым, как старушка. Ветер тряс его большими черными ветвями.
Вася, дрожа, приближалась к нему. Она прижала ладонь к коре. Дерево не отличалось от других, было грубым и холодным даже сквозь шерсть ее варежек. Вася обошла дуб и посмотрела на ветви. А потом опустила взгляд и чуть не споткнулась.
Мужчина свернулся, как зверь, у корней дерева и спал. Она не видела его лицо, оно было скрыто руками. Среди одежды она заметила холодную белую кожу. Он не пошевелился от ее шагов.
Он не мог тут спать, с юга приближался снег. Он умрет. Может, он знал, где ее дом. Вася хотела разбудить его, потрясти за плечо, но передумала. Она сказала:
— Дедушка, проснитесь! До восхода луны начнется снег. Проснитесь!
Мужчина долго не шевелился. Когда Вася уже собралась коснуться его плеча, он заворчал, поднял лицо и моргнул глазом.
Дитя отпрянуло. Одна сторона его лица была грубой, но светлой. Глаз был серым. Другого глаза не было, глазница была зашита, и та сторона лица была массой голубоватых шрамов.
Глаз моргнул, глядя на девочку, мужчина сел на корточки, словно хотел лучше разглядеть. Он был худым, в лохмотьях и грязным. Вася видела ребра в прорехи его рубахи. Но, когда он заговорил, его голос был сильным и низким.
— Что ж, — сказал он, — давно я не видел русских девушек.
Вася не понимала.
— Вы знаете, где мы? — сказала она. — Я заблудилась. Мой отец — Петр Владимирович. Если вы отведете меня домой, он вас накормит и усадит у печи. Скоро пойдет снег.
Одноглазый мужчина вдруг улыбнулся. Два зубы у него были длиннее остальных, и это искривляло его губу при улыбке. Он встал на ноги, и Вася увидела, что он был высоким мужчиной с большими костями.
— Знаю ли я, где мы? — сказал он. — Конечно, девочка. Я отведу тебя домой. Но ты должна подойти и помочь мне.
Вася была избалована и не видела смысла не доверять. Но и не пошевелилась.
Серый глаз прищурился.
— Зачем девочке было приходить сюда? — а потом мягче. — Такие глаза. Я почти вспомнил… Иди сюда, — его голос теперь манил. — Твой отец будет переживать.
Он посмотрел на нее серым глазом. Вася, хмурясь, сделала шажок к нему. Еще один. Он вытянул руку.
Вдруг раздался хруст копыт на снегу, фыркнула лошадь. Мужчина отпрянул. Девочка отшатнулась от его протянутой руки, мужчина упал на землю и сжался. Лошадь и всадник вылетели на поляну. Лошадь была белой и сильной. Ее всадник спустился на землю, и Вася увидела, что он был худым, но крепким, кожа натянулась на щеках и горле. Он был в толстой меховой шубе, его глаза сияли голубым.