Медведь
Шрифт:
Она вспомнила слова медведя: на то, чтобы выслушать разговор деревьев, уйдет целая фаза луны — и стала гадать, преувеличение это или все-таки правда. Если он прав, она умрет от холода, или голода, или от того и другого. Но сейчас руки и голову ей укутывал мех, ногам было тепло и сухо на ветках болиголова, и она подумала: пока не сделаю — не вернусь, и уставилась на безжизненный лесной пейзаж. Стала гадать, как гадала когда-то, еще в детстве, что ей может сказать медведь, если вдруг заговорит, что ей могут сказать зимние деревья, если она научится слушать или научится смотреть.
Это все равно случилось бы, даже если
ОТЕЦ КОГДА-ТО НАУЧИЛ ЕЕ МЕРИТЬ РАССТОЯНИЯ десятками шагов — по ее подсчетам, десятков таких набралась сотня, прежде чем она оказалась рядом с этим дубом. Был он тоненьким, чуть повыше ее, но рос прямо и выглядел сильным. Она обошла его по кругу, осмотрела кору, потом вгляделась в рощицу вокруг. В том, что деревьям для роста необходим свет, она ошибалась. Поблизости было несколько могучих дубов. И этот рос не то чтобы в их тени, скорее под их защитой. Она вернулась к деревцу, взяла его так, как взяла бы лук. Пальцы сомкнулись вокруг ствола. Древесины достаточно для работы, но без излишков — на выстругивание не придется тратить всю оставшуюся зиму. А выстругать надо, пока внутри не прекратилось сокодвижение: сгибать и оставлять у огня каждый день, пока не получится готовый лук.
После этого она ослабила хватку и теперь держала деревце нежно — так когда-то отец держал ее руку. Подумала о медведе, о том, что он сказал ей касательно леса у реки. Вспомнила день, когда отец показал ей палки из пекана в сарае, — он нашел их в лесу и срезал, когда ей было пять лет. Ждал только, когда ты дорастешь, сказал он тогда.
Она встала на колени, отгребла снег от корней деревца, сняла варежку, дотронулась голой рукой до тонкого ствола.
Надеюсь, для нас с тобой эта зима не станет последней, сказала она.
А потом спилила деревце как можно ближе к земле — куда дотянулась камнем, очистила от веток и вместе с ним вернулась к согнутой березе. Срезала с нее ветки, которые годились для стрел, и зашагала вверх по склону.
В ПЕЩЕРЕ ОНА ОЧИСТИЛА СТВОЛ ДУБА ОТ КОРЫ и поставила заготовку подальше от огня. Потом достала длинное сухожилие — то, что вытащила из туши оленя, убитого пумой, — и, взяв гребень, принялась разделять и вытягивать волокна, а потом сплела их, перевивая, защипывая, вплетая новое всякий раз, как предыдущее кончалось; и вот получилась тетива длиной с заготовленную палку. На самом конце она сделала петлю.
Закончила к вечеру. Пожевала на ужин копченого мяса опоссума, заварила еще чашку чая, потом подбросила поленьев в костер, спустилась в лунном свете к опушке, поставила силок с листьями гаультерии в других зарослях болиголова, надеясь, что на рассвете сюда заглянут кролики в поисках пищи.
Утром в силках обнаружился заяц-беляк. Она убила его, освежевала и выпотрошила прямо на снегу. Вернувшись в пещеру, подготовила шкурку к просушке, а мясо надела на вертел, чтобы зажарить на медленном огне. Остаток дня провела над луком.
ДЕРЕВО ОКАЗАЛОСЬ СВЕЖИМ, КРЕПКИМ, ПРИШЛОСЬ его
Закончив, она натянула тетиву из сухожилий и подвесила лук в развилке стоящего дерева. Баланс оказался лучше, чем она предполагала, натяжения хватало, чтобы пустить хорошую стрелу с должной скоростью и точностью. Девочка вернулась в пещеру, отполировала боковые поверхности круглым камушком и прислонила готовый лук к стене.
Потом вырезала из березовых веток две стрелы, обстругала их, выточила ложбинки, чтобы класть их на тетиву, привязала наконечники из оленьих костей. Не хватало перьев. Отец когда-то сказал ей, что вместо оперения стрелы можно в крайнем случае использовать сосновые иглы, поэтому она вышла наружу, нарвала игл с высокой сосны, отломила ветку, чтобы собрать смолы, приладила иглы к хвостовикам обеих стрел, разогрела смолу, чтобы их закрепить. Закончив, взяла в каждую руку по стреле и легко нашла им баланс, положив на пальцы. Внимательно оглядела каждое древко. Теперь оставалось только подобраться к дичи поближе.
ПОДНЯЛАСЬ ОНА ДО ПЕРВОГО СВЕТА, СПУСТИЛАСЬ на снегоступах по склону, туда, где срезала молодой дубок для лука; села на согнутую березу — одна стрела на тетиве, другая на земле, в готовности.
На заре в рощицу забрела по снегу молодая беспечная олениха, она обгрызала низкие ветки клена, питательных веществ для животного в них всего ничего. Девочка и сама устала и проголодалась, но лук в руках держала цепко: подалась назад, прицелилась в сердце над лопаткой, отпустила тетиву.
Олениха подняла голову на звук прошелестевшего ветерка, а потом снова принялась за кленовые ветки. Девочка взяла вторую стрелу, натянула лук, вновь промахнулась. Поднялась из своего укрытия — олениха повернулась, принюхалась и прыжками скрылась в зарослях.
ДНИ НА ГОРЕ СТАНОВИЛИСЬ ВСЕ ХОЛОДНЕЕ, СНЕГ падал каждую ночь, так что девочке, когда она решалась выйти, казалось, что обитателей в лесу все меньше; небольшие деревца и валуны, которые несколько дней назад служили ей ориентирами, постепенно скрывались в толще снежного покрова.
Она отыскала еще сколько-то березовых веток и выточила из них стрелы, в итоге в колчане их оказалось шесть, включая те две, которыми она стреляла в олениху и потом подобрала. Каждое утро она выходила из пещеры на поиски добычи. Каждый вечер возвращалась ни с чем, кроме голода, силы убывали — тратились на тяжелый спуск и подъем на снегоступах, тело держалось только за счет листьев и коры, которые она ела, и чая из сосновых иголок, который заваривала и пила. Ей не удавалось подобраться к оленю, белке или даже зайцу на такое расстояние, на котором стрела не ушла бы в сторону и не зарылась в снег, а наживку, которую можно было бы положить в силок, она съела сама. С каждым днем дичи на глаза попадалось все меньше: животные в разгар зимы стали особенно сторожкими и скрытными, а потом перестали попадаться на глаза вовсе.