Медведи тоже умеют любить

Енц Ирина

– Да, вроде там скит недалеко стоял.

Я вытаращила глаза.

– Какой-такой скит? Староверы, что ли?

Саныч поморщился.

– Да, кто ж их знает. Там дед один жил, думаю, и сейчас еще живет. Наши бабки его колдуном кличут. Так что, думаю, не, не староверы. Бабы у нас многие из деревни к нему ходят иногда. Он вроде как знахарь какой-то. Короче, травами пользует. Говорят, помогает. С лекарствами у нас, сама знаешь как дела обстоят. У Федора Иваныча только бинт да вата остались, и то еще с Советских времен запасы. Только он уже старый совсем, дед тот. – Он внезапно задумался. – А знаешь, какая штука интересная, ведь он был уже старым, когда я еще пацаненком бегал. Мамка говорила тогда,

что он старше моего дедуни будет. А дедуню уж как тридцать годков тому схоронили, а этот старик все еще по-прежнему «старый». – Потом, словно очнувшись, спросил заинтересованно. – А тебе зачем?

Мне тут даже и врать не пришлось.

– Да, понимаешь, у меня сучкоруб топором ногу зацепил. Федор Иванович зашивает сейчас. Только, я опасаюсь, как бы заражения какого не вышло. Вот и подумала, что если травник хороший, то поможет парня на ноги поставить.

В глазах у Саныча опять мелькнуло подозрение.

– Да, ты, Катерина Юрьевна, я слыхал, и сама травница хорошая. Зачем тогда тебе дед неизвестно какой?

Я отмахнулась от него рукой, делая вид, что не замечаю его подозрительности.

– Да, я что… Я же просто так. А если старик всю жизнь в тайге прожил, то, ты ж понимаешь, его и мои знания – несопоставимы!

Довод Санычу показался вполне разумным. А я обратилась к нему, доставая из планшетки, висящей на моем боку, карту.

– Ты бы показал, где тот скит стоит. Вдруг пригодится. Так, на всякий случай.

Саныч сосредоточено наклонился над картой, потом взяв карандаш, поставил жирный крестик в одном месте.

– Вот тут этот скит. – Для большей убедительности, он еще и пальцем ткнул в крестик на карте. – Видишь, тут ручей Долгий вливается в Черемуху. Вот, аккурат на месте этого слияния скит и стоит. Говорят, в этом ручье вода лечебная, потому там и скит поставили еще в стародавние времена. Но, сам не проверял, врать не буду. Тут от этого места и Медвежий Яр недалеко. – Он провел пальцем по карте, показывая, где находится этот самый Медвежий Яр.

А потом, вдруг внезапно замолчал, и опять, с подозрительным прищуром, глянул на меня.

– А уж не собралась ли ты, матушка, случаем в Медвежий Яр после моих рассказов? Сразу хочу тебе сказать: брось эту дурацкую затею. Как говорят старики, не буди лихо пока оно тихо.

Я отчаянно затрясла головой.

– Да, Бог с тобой, Саныч! До Медвежьих-ли Яров мне сейчас?! Работы непочатый край, разгребать не успеваю! Тебе ли не знать!? Вон, пять бригад, за всеми догляд нужен. Чуть повод отпустишь, все, каюк. Сам ведь знаешь наш контингент… Только строгая узда удержать поможет. А тут еще Колька со своей ногой… В общем, некогда мне всякими глупостями заниматься! – Закончила я решительным голосом так, что сама себе даже поверила.

Саныч моей красочной речью тоже остался доволен. Поверил или нет, точно сказать не могу, но подозрительный его прищур сменил вполне доброжелательный взгляд.

Глава 5

После лесничества я направилась на пекарню. Забрала Василича вместе с несколькими мешками муки, и поехала на конюшню, которая стояла на самом краю деревни под сенью громадных сосен. Конюшня была старая, построенная из огромных, в обхват дюжего мужика, сосновых бревен. Судя по внешнему виду, можно было представить, что строили ее еще при царе-Горохе мастера своего дела. Простояв не меньше полуторы сотен лет, здание до сих пор сохранило прочность и надежность. Вымытые дождями и высушенные солнцем бревна посерели и кое-где пошли трещинами, а в щелях поселился вездесущий мох. Василич, оглядывая добротные стены конюшни, с удовлетворенно крякнул.

– Умели раньше люди строить, не то, что нынче. – Он с удовольствием похлопал по сухому дереву, отозвавшемуся

звенящим звуком.

Я вошла в распахнутые двери конюшни, стараясь побыстрее привыкнуть к полумраку, царившему там. Запах сена, конского пота, слабое пофыркивание лошадей. Конюшня была просторной. Когда-то в ней содержалось до двадцати коней. Сейчас она выглядела какой-то покинутой. Только две лошадки стояли в своих стойлах, и лениво жевали овес из кормушек. На большой куче сена, лежавшей в конце длинного коридора у самой стены, на расстеленной фуфайке, дремал мужичок. Я подошла ближе и невольно поморщилась. Сильный сивушный аромат не добавлял шарма этому месту. Похоже, Степаныч успел уже с утра пораньше изрядно приложиться к бутылке. Отбросив всякую деликатность, я гаркнула во всю силу своих легких:

– Степаныч!! Подъем!! Труба зовет!!

Мужичок заполошно соскочил со своего уютного ложа и испуганно захлопал на меня глазами, силясь разглядеть, кого это черт занес в его вотчину так не вовремя. Был он небольшого росточка, с лохматой, всклоченной после сна, рыжей с проседью шевелюрой, больше похожей на стог сена, на котором он только что так сладко спал. Возраст я его определить не бралась. Думаю, ему должно было перевалить далеко за пятьдесят, но точно этого утверждать я бы не стала. Глаза-бусинки на широком лице явно должны были достаться не человеку, а какой-нибудь мелкой зверушке из семейства грызунов. Все его лицо, тоже напоминало перепуганную мышь. Подвижный и какой-то мелкий, для его физиономии, нос постоянно был в движении, как будто, он что-то все время вынюхивал. Наконец, он слегка пришел в себя, и разглядел, кто к нему пожаловал.

– А-а-а… Катерина… И чего орем, лошадей пугаем? Лошадь – скотинка нервная, на ее орать никак не можно. – И он принялся отряхивать свой видавший виды пиджачок, стараясь очистить его от прилипших травинок.

Сено отставать не хотело, и в итоге, он махнул на это рукой. Нашел на полу свою упавшую кепку, и крепко выбив ее о колено, натянул на голову, и, пряча покрасневшие то ли со сна, то ли с перепоя, глазки начал смущенно оправдываться.

– Я это… Вчерась соседу Кузьмичу колодец помогал копать. Так вот, с устатку выпили, как положено, чтоб, значит, вода в колодце не перевелась, да студеной была. А сегодня, прямо мочи нет, как голова раскалывалась. Так я маленько подлечился… – Потом, с любопытством посмотрел на меня, и спросил. – С чем пожаловала? Надо чего?

Я молча протянула ему записку от лесничего. Он аккуратно с трепетным почтением развернул листок, и стал внимательно вглядываться в написанные строки. Процедура затягивалась, а я стояла рядом, стараясь сдержать себя, чтобы не отвесить ему подзатыльник. В конце концов, не выдержав, я задала ему вопрос.

– Степаныч, ты чего там увидеть -то хочешь? Там всего одно предложение из четырех слов.

Конюх оторвал свой пытливый взгляд от писульки, и, с конфузливой улыбкой проговорил:

– Так я это… без очков-то не вижу.

Я с шумом выдохнула, даже не пытаясь скрывать своей досады.

– Ну, так чего тогда ты ее разглядываешь? Давай я тебе прочитаю!

Степаныч замотал головой.

– Не-е-е… А вдруг там что важное, а ты чего не так зачтешь? Нать очки гдей-то взясть.

И он стал хлопать себя по карманам. А я взъярилась.

– Ты что, старый пенек, решил меня тут извести совсем?! Мне, по-твоему, что ли делать нечего, как полдня искать твои очки?! – Я грозно сдвинула брови, глядя на съежившегося Степаныча сверху вниз. – Или хочешь, чтобы Саныч узнал, как ты тут с утра пораньше «уработался»?! Там написано, что я на три дня забираю одну из лошадей, и чтоб ты мне всю упряжь для нее выдал с запасом овса на эти три дня. Так что, кончай валять мне тут дурака, говори, какую лошадь я могу взять!