Медведки
Шрифт:
У подъезда в столбе света снег крутился, как тысяча мелких бабочек.
Кодовый замок был выломан, но в подъезде было тепло. На плиточном полу натекла лужа воды.
Я поднялся на второй этаж и надавил ладонью на кнопку звонка.
Я слышал, как он заливается за дверью искусственной птичьей трелью, но никто не открывал. Я надавил еще раз и не отпускал.
— Кто тама? — спросили за дверью.
Я сказал:
— Я ищу Сметанкина. Сергея Сергеевича Сметанкина. Я его родственник.
Я не был его родственником, но так было удобнее.
— Сметанкина? —
Дверь приоткрылась, и в образовавшуюся щель выплыло круглое китайское лицо.
— Сметанкина, — сказало лицо тонким голосом.
За спиной у него в желтой тени коридора стоял еще один китаец и, кажется, еще один.
Потом второй китаец повернулся и куда-то ушел. Первый китаец остался стоять, загораживая собой вход. У него за спиной мелькали неразличимые тени. Этих китайцев тут, наверное, не меньше десяти. А то и больше.
— Сметанкина тут не живет, — сказал китаец и замотал головой.
— Живет, — сказал я. — Сейчас пойду в милицию и выясню, кто тут живет. А потом вернусь.
— Сметанкина, — повторил китаец и исчез. Я слышал, как он говорит за дверью высоким птичьим голосом, но разобрал только слово «милисия».
Потом дверь отворилась во всю ширину.
Это был еще один китаец, глаза его прятались под набрякшими веками, но в общем и целом он походил на китайского атташе по культуре. Бывают такие атташе по культуре.
— Вы кого-то ищете? — спросил он.
Голос у него был высоковатый, но приятный. И выговор чистый.
— Да, — повторил я, — Сметанкина. Сергея Сергеевича. Он владелец этой квартиры.
— Возможно, — сказал китаец вежливо. — Моя большая семья арендовала эту квартиру через фирму. Хорошая фирма.
— Давно?
— Давно, — сказал китаец, не уточняя.
— А название фирмы не скажете?
— Нет, — сказал китаец и замолчал.
Я подумал, что надо бы опять пригрозить милицией, но понял, что этот милиции не боится. Он вообще никого не боится. Я даже не знал, врет он или нет — я не мог ничего понять ни по его жестам, ни по интонации. Словно я разговаривал с пришельцем из космоса. Или с разумным муравьем.
Он просто стоял у порога и ждал, когда я уйду.
Из квартиры тянуло сквозняком, и этот сквозняк гулял у меня по ногам. И еще запахом вареной капусты.
Я подумал и позвонил в соседнюю квартиру.
Китаец так и остался стоять на пороге.
Я жал на звонок и жал, и он отзывался точно такой же птичьей трелью.
— Начальника? — спросил за дверью тонкий голос. — Господина? Циво надо?
Я отпустил звонок, повернулся и пошел вниз по лестнице. Из мусоропровода между этажами несло капустой. На грязной зеленой, капустного цвета, стене каллиграфически чернели иероглифы. То ли «могучий нефритовый жезл», то ли «мир, труд, май!». Кто их, китайцев, разберет. На лестничной площадке за моей спиной захлопнулась дверь.
Белых бабочек в свете одинокой лампочки у подъезда прибавилось. Они садились на лицо и жалили прямо в глаза.
Я поднял капюшон и шагнул
По улице Мангазейской мимо сугробов у обочины проносились машины, и свет фар сначала вспыхивал и ударял в лицо, а потом сменялся мягким рубиновым светом.
— Куда? — спросил, притормаживая, водитель старенькой «Сузуки».
— На Взлетку.
Машина у него была с левым рулем, и я открыл заднюю дверь, потому что обходить машину поленился. На заднем сиденье, деля его надвое, лежал плюшевый валик.
— Командировочный? — спросил водитель.
— Да.
— Ну и как вам у нас?
— Ничего. Китайцев только много.
— На самом деле их еще больше, — сказал водитель. — Гораздо больше. Просто их не видно. Пока.
— Прячутся?
— Не то чтобы. Просто живут своей жизнью.
Он говорил неторопливо и мягко, — хороший, спокойный, уверенный в себе человек. Тут таких полным-полно. Мне и правда здесь понравилось.
Мы проехали занесенный рождественским снегом бревенчатый домик с резными наличниками и светящимися окошками.
Я сказал:
— Красиво.
— Снаружи да, — сказал водитель. — А вы поживите в таком.
Я видел его спину и руки, лежащие на руле. Затылок крепкий, стриженый, небольшие уши плотно прижаты к голове. Лет тридцать пять — сорок. Я присмотрелся. Нет, я его не знал.
В номере было тепло, тут вообще хорошо топили. Я скинул парку и ботинки, снял носки и босиком подошел к окну — в темном небе висели белые тучи, на горизонте чернела зубчатая стена леса. Внизу на развязке сновали туда-сюда машины, снег висел в возникающих и тут же пропадающих столбах света.
Дома, наверное, дождь. И до самого Нового года не будет снега, а будут пустые приморские склоны и рыжая глина, отваливающаяся пластами, и туман, и гудки ревуна, и мокрая, страшная в своей ядовитой зелени трава на газонах.
Я сел к столу и разбудил ноут.
Валька писал, что я его хрен знает как подвел, потому что не в сезон никому больше дачу не сдать, а Зинаида Марковна как раз вызвала дератизаторов и протравила крыс и мышей, которых развелось немерено, и теперь по всей даче наверняка валяются гниющие тушки. Я написал ему, что ключи, как всегда, в ящике под яблоней и что пускай Марковна сама и подбирает тушки. А поскольку я проплатил до конца весны, то теперь могу ездить куда хочу, хоть в Австралию, так что пускай не морочит мне голову. А потом ближе к сезону пускай ищет новых жильцов: желающие снять такую замечательную дачу всегда найдутся.
Потом я написал Левицкой, что по указанному адресу Сметанкин не проживает, но, думаю, ей это было уже не важно, мейлы от нее приходили путаные, с ошибками и странными отступлениями. Наверное, ее перевели на морфий, потому что один раз она написала, что Сережа приходил, и они очень хорошо поговорили, а то, что он просвечивал, это ничего — он так скрывается от мафии.
Я уже решил усыпить ноут и спуститься вниз пообедать, но на всякий случай еще раз проверил почту, и в ящик свалилось письмо от Васи Тимофеева.