Медвежатник фарта не упустит
Шрифт:
И Савелий, глядя прямо в прищуренные глаза капитана контрразведки, добавил:
— …не далее как четвертого дня.
— Да что вы говорите!? — не поверил ни единому слову арестанта капитан. — А старшим инспектором Наркомата финансов Крутовым вы, конечно, представились для того, чтобы выведать секреты банка?
— Именно. И документы, что у меня имелись, были подложными.
— Понятно.
Капитан обернулся, и взгляд его уперся в большой несгораемый шкаф в углу кабинета. Он был заперт, и ключ находился в кармане контрразведчика.
— Прошу, — кивнул в сторону шкафа контрразведчик. —
— У меня вправду нет необходимых инструментов, — медленно произнес Савелий.
— Ну, конечно, я так и знал, — растянула саркастическая усмешка губы капитана. — Вам нужны необходимые инструменты… — Капитан улыбнулся еще шире: — Знаете, плохому танцору…
— Да, знаю, — перебил контрразведчика Савелий. — Вы разрешите посмотреть?
— Сделайте одолжение, — произнес с усмешкой капитан, хотя в его глазах уже загорелись искорки интереса.
Савелий Николаевич подошел к шкафу.
— А может, никаких инструментов и не надобно, — задумчиво промолвил Родионов, наклонив голову и рассматривая замок несгораемого шкафа.
Затем, совершив какое-то движение, которое капитан, попросту говоря, проглядел, Савелий жестом балаганного иллюзиониста — опля! — раскрыл дверцу шкафа, обнажив его нутро с грудой лежащих друг на дружке папок.
— Как это вы?… — произнес было капитан, но Родионов не дал ему договорить, бросив на стол две канцелярские скрепки, неизвестно как оказавшиеся у него в руках.
— М-да-а, — протянул капитан, опять щурясь. — Пожалуй, на сегодня допрос окончен.
Он позвал дежурившего возле дверей солдата и приказал увести арестованного, сказав Савелию:
— Будем с вами разбираться.
Бывший надворный советник вздохнул свободно только после того, как Родионов ушел. Случилось это с рассветом.
Снова захотелось пить.
Херувимов попробовал найти выход с чердака и обнаружил небольшую дверцу. Она была закрыта. Старший следователь Губчека пнул ее и прислушался.
Внизу было тихо.
Тогда Херувимов разбежался и изо всей силы двинул по двери плечом. Дверь сорвалась с петель и полетела вниз. Бывший пристав снова прислушался и, удостоверившись, что внизу никого нет, стал спускаться по чугунным ступеням в открывшееся помещение.
— Ага, попался! — услышал Херувимов испуганный возглас и увидел старика, держащего в руках двуствольное ружье. Очевидно, это был сторож школы.
— Я старший следователь Губчека, — придав голосу твердость и приказной тон, произнес Херувимов. — Кто в школе?
— Никого, — промямлил сторож, на которого аббревиатура «Губчека» подействовала, как дудочка на кобру.
— Это хорошо, — сказал Херувимов, успокаиваясь. — Я хочу пить и есть.
Через пять минут сторож принес ему ломоть хлеба и кружку воды.
— Вот, — сказал он, передавая Херувимову хлеб и воду. — Только, это, вам здесь нельзя.
— Что такое? — нахмурил брови бывший надворный советник, вгрызаясь в ломоть.
— Скоро начнутся занятия, вас кто-нибудь увидит и сообщит новым властям, — волнуясь, сказал сторож. — Тогда, помимо вас, заарестуют и меня.
— Не боись, старик, ночью уйду, — пообещал Херувимов, дожевывая хлеб. — А покуда дверь за мной прикрой.
Он отпил из кружки, остальное унес на чердак. Когда сторож кое-как приладил за ним сломанную дверь, улегся на опилки и приказал себе заснуть.
Проснулся он, когда уже стемнело. Выпил воды, посидел малость, очевидно, собираясь с духом, и спустился по черной лестнице во двор школы. Затем, переждав, когда утихнут вдалеке шаги одинокого прохожего, перелез забор и вышел на улицу Маркса. Потом, пройдя по Земляному мосту, оврагом Второй Горы добрался до дома меньшевика Зиновия Андриянова, служившего в Губчека техником.
— Вы откуда? — выпучил глаза Андриянов, когда к нему в сени ввалился старший следователь Херувимов.
— Оттуда, — отрезал бывший пристав, чувствуя, как вместе с былым напряжением уходят и силы. — Мне бы поесть чего-нибудь.
— А ведь вас ищут, — сообщил ему техник, когда сгоношил кое-какой стол. — И ко мне приходили, спрашивали.
— Ну, и что вы сказали? — спросил с полным ртом Херувимов.
— Что вы эвакуировались вместе со всеми.
— Правильно, — сказал Херувимов и посмотрел на бегающие глаза техника. — Да вы не беспокойтесь, я сейчас уйду. Красные где?
— Говорят, в Свияжске.
— А еще, чтобы ближе?
— В Дербышках. До них чехи не дошли.
— Ладно, — заключил Херувимов. — Мне нужно оружие и что-нибудь из одежды.
Андриянов принес старенький «кольт» и жилет с манишкой и галстуком. Померили. Херувимов сделался похож на земского учителя, только-только вышедшего из долгого запоя.
— Нормально, — констатировал он, придирчиво оглядев себя в зеркало.
Через полчаса, приняв от Андриянова несколько кусков пиленого сахару и краюху хлеба, Херувимов вышел из дома техника-меньшевика, держа путь на село Дербышки. Он миновал овраг Второй Горы, спустился в лощину между кладбищем и садом «Русская Швейцария». Потом пошел по краю берега реки Казанки, держа направление на колонию малолетних преступников. Обходя ее, вышел на дорогу, о чем тотчас пожалел: светом фар его осветило быстро движущееся навстречу авто.
Он молнией метнулся обратно к берегу.
— Стой! — крикнул кто-то из автомобиля, и ночной воздух распорол револьверный выстрел.
Бывший надворный советник и московский пристав скакнул в сторону и едва не свалился с обрыва. В темноте не было видно, какой он глубины и что там на дне, оттого Херувимов, пробежав по самой кромке обрыва саженей пятнадцать, нашел кусты и залег в них.
Какое-то время были слышны голоса, затем заурчал мотор, и через несколько минут все стихло.
Он не решился выйти из кустистых зарослей час, два, а потом задремал. Проснувшись, откусил от хлебной краюхи добрый кусок, съел его и осторожно выглянул из кустов. Как оказалось, он находился на подъеме около колонии малолетних преступников. Внизу были покос и болото, дальше виднелась деревня Савиново, а сбоку от нее — дорога на Дербышки. По ней из города и в город шел народ и ехали крестьянские подводы. Военных не было видно.