Медвежатник

Гудис Дэвид

Она закрыла глаза и принялась медленно качать головой, глаза ее были зажмурены.

— Послушай, — сказал он. — Как ты всегда слушала, когда мы составляли план. Слушай именно так. Это на самом деле такой же план, разве что он проще, он открыт, и он важнее, чем просто план. Постарайся выслушать меня. Мы идем туда. Мы сдаемся. Мы отдаем им все, принесем им на блюдечке. Они это оценят. Ведь мы избавим их от хлопот. Мы придем сами. Никто не приведет нас. Мы придем сами. Мы сами сдадимся. Мы сделаем их работу, убережем их от лишней головной боли, решим их проблему, объясним, как было дело на шоссе и в комнате Бэйлока. Но особенно на шоссе. Шоссе —

это важно, потому что, когда умирают копы, это серьезно. И другие копы всегда пытаются выяснить кто, как и почему. И мы предоставим им такую возможность, и они узнают, и они поймут, что без нас они бы никогда этого не узнали, никто бы не пришел и не рассказал им, как это случилось и кто это сделал. И есть еще одна важная вещь — изумруды. Мы вернем им изумруды. Я знаю, это произведет хорошее впечатление. Может быть, изумруды облегчат нашу участь.

— Может быть, — сказала она. — И еще одно «может быть».

И еще одно.

— Они это сделают, — настаивал он. — Нам дадут легкое наказание.

— Оно будет легкое, как кувалда.

— Если мы...

— А теперь начались «если», — перебила его она. — Сначала были «может быть», а теперь начались «если».

— Гарантии нет. Гарантий никогда не бывает. Но если мы придем сами, отдадим изумруды — такие вещи дорогого стоят. Мы быстро выйдем на свободу.

Глэдден отшатнулась и в молчании смотрела на него, словно видела его откуда-то с высокой платформы.

— Ты сам в это не веришь. Ты сам знаешь, как долго мы просидим. — И потом, когда он не нашелся что ответить, она продолжила: — Ты говоришь «мы», но по-настоящему имеешь в виду себя самого. Я знаю, что ты сделаешь. Потому что я знаю тебя. Ты возьмешь всю вину на себя.

Он посмотрел на нее так, как будто испугался чего-то, как будто возникло что-то, что не пугало его, пока он был погружен глубоко в себя, но что стало угрожающим, когда стало проступать снаружи.

— Ты этого хочешь, — сказала она. — Ты этого жаждешь. Ты будешь рад, когда они тебя засадят. Чем дольше они будут держать тебя, тем больше тебе это будет нравиться.

Он отвернулся от нее:

— Хватить болтать, как идиотка.

— Нэт, посмотри на меня.

— Приди в себя, и я на тебя посмотрю.

— Ты знаешь, что это — правда. Ты знаешь, что ты этого хочешь.

Он попытался что-то сказать. Слова сложились в тугую веревку, и эта веревка порвалась у него в горле.

— Ты этого хочешь, — сказала она. — Ты чувствуешь, что это надвигается. И ты хочешь этого.

Он все еще не знал, что сказать. Он снова повернулся к ней, увидел, как она вздрагивает, и понял, что это его взгляд заставил ее вздрогнуть. Он попытался опустить глаза, но они не повиновались. В его взгляде собралась вся его мука, и она заставила Глэдден вздрогнуть снова.

Что-то включилось в его мозгу.

— Да, я хочу этого! Я должен был это сделать раньше. Я — не кто иной, как никчемный сукин сын, вор! И до меня наконец это дошло!

— Хорошо. — Ее голос звучал мягко и нежно. — Если ты так сильно этого хочешь, тогда я тоже. Я хочу того, чего хочешь ты. Мы пойдем сдаваться вместе.

В ней не было никаких признаков надлома. Она лишь вздохнула. И похоже, это был вздох облегчения.

— Тогда, — сказал он, — нам нужно торопиться. Сделаем это сейчас.

Он взял ее за запястья, чтобы помочь подняться со скамьи, но тут заметил, что она на него не смотрит. Она смотрела куда-то еще, на что-то, что было за скамьей. Он повернул голову, чтобы увидеть, на что

она смотрит.

И он увидел дуло пистолета. А над пистолетом кривую улыбку и аквамариновые глаза, в которых читалось некоторое удовлетворение. Он увидел лицо Чарли.

Глава 19

Харбин сказал себе, что это как внезапно испортившаяся погода, за нею начинает портиться и все остальное. Он понял, что аквамариновые глаза следили за ними, когда они выходили из отеля, следили за ними на набережной, проследовали за ними сюда, и Чарли все время выбирал момент. И этот момент настал.

Пушка высовывалась ровно настолько, чтобы они могли видеть, что она здесь. Чарли засунул ее под куртку, и куртка лишь немного вздулась там, где кобура давила на ткань. Чарли стоял, облокотившись спиной на поручень павильона, а теперь собирался скользнуть вниз по ступенькам, к пляжу.

— Пошли, — сказал Чарли. — И не забудьте чемодан.

Харбин уже знал этот тон. Он уловил признаки истерики в голосе Чарли и понимал, что ничего не остается, как только взять чемодан и пойти с Хэкетом на пляж. Глэдден, уже опустившись, посмотрела на него снизу вверх, чтобы понять, что ей делать дальше. Он улыбнулся Глэдден, потом пожал плечами, подхватил чемодан и последовал за ней вниз по ступенькам. А перед ним было лицо Чарли, который, пятясь, прокладывал им путь к пляжу.

Все трое оказались на пляже. Чарли повернулся так, что пушка теперь была нацелена им в спины. Он сказал:

— Давайте прогуляемся. Посмотрим на океан.

Они пошли по пляжу к океану. Полная луна бросала бело-голубые блики на черную воду. Сияние, казалось, растекалось и становилось шире по мере приближения к пляжу. Они подошли к воде.

Песок был мягким и рыхлым и под их ногами собирался в маленькие холмики. Океанский песок, крупный зловещий песок, перемешанный с гулом и жужжанием, идущими с набережной. Они дошли до полосы влажного песка рядом с водой. Шум набережной начал утихать, когда они шагнули на сырой песок. Шум был уже где-то очень далеко от набережной и далеко от всего на свете.

— Повернитесь, — сказал Чарли.

Они повернулись к Чарли лицом. Они видели сияние пистолетного дула, нацеленного на них.

Чарли показал пистолетом в сторону:

— Поставьте чемодан сюда.

Харбин установил чемодан на песке. Чарли поднял его, взвесил в руке, очень медленно кивнул и толкнул чемодан обратно к Харбину.

— Открой его, — сказал Чарли.

Пушка придвинулась ближе к Харбину. Он расстегнул ремни чемодана и открыл крышку. Продемонстрировал зеленое пламя камней и почувствовал отблеск пламени в глазах Чарли, который смотрел на камни. Он слышал дыхание Чарли. Он поднял голову и увидел пушку, а потом — лицо Чарли. В нем было что-то очень необычное. Черты, казалось, исказились окончательно.

— Теперь я их получил, — сказал Чарли. — Теперь вы отдадите их мне.

— Хорошо, возьми их. Но только не пользуйся пушкой, — сказал ему Харбин. — Там, на набережной, услышат выстрел. На пляж сбежится тысяча человек, и тебя схватят.

Чарли придвинулся ближе, и лунный свет целиком и полностью осветил его искаженное лицо.

— В прошлый раз, когда ты сообщил мне кое-какую информацию, я тебе поверил. Ты отвлек меня от чемодана, ты заставил меня повернуться к нему спиной и выйти из комнаты. Это было хорошо сделано, ты мастер на такого рода штучки. Но это означает следующее: я не могу позволить тебе одурачить меня снова.