Медвежье царство
Шрифт:
Идеальным типом всех этих правлений в Веберовском смысле будет, на мой взгляд, «наибольшее зло», то есть режим одновременно антисоциальный и антидемократический. Режим, при котором власть не заботится о своем народе и не дает ему возможности принять участие в выборе своей судьбы.
Такой режим весьма напоминает, к примеру, ранние варварские королевства, возникшие на развалинах Римской империи в результате германского завоевания.
Такой тип государственного управления я предлагаю называть оккупационным режимом. Ибо независимо от этнического происхождения правящей верхушки
Противоположностью оккупационному режиму является, на мой взгляд, режим народный или, что то же самое, национальное государство. То есть государство демократическое, правовое и социальное. Которое и заботится о своем народе, и дает ему возможность участвовать в определении собственной судьбы. В таком государстве население для правящей верхушки является своим народом. А она, соответственно, по праву может называться элитой, то есть лучшими, отборными, избранными гражданами. Иначе говоря — аристократией.
Промежуточные варианты очевидны. Это антисоциальная демократия и социально ориентированная диктатура.
На мой взгляд, антисоциальная демократия, по сути, является тем же оккупационным режимом, поскольку при ней к власти практически всегда приходят сильные, которым нет дела до слабых, которые этих слабых эксплуатируют и жрут, как и при антисоциальной диктатуре. Социально ориентированная диктатура, если она не очень сильно лезет в частную жизнь граждан, не стремится контролировать их убеждения, не очень рвется к политическим репрессиям большого стиля, короче говоря, не сажает за анекдоты, вполне может быть режимом народным. Такова, к примеру, сегодняшняя Белоруссия, где в благодарность за государственную социальную политику, сопоставимую со шведской, народ сознательно закрывает глаза на проблемы с демократией, свободой слова и прочими правами человека. Но стоит социально-паттерналистской диктатуре начать сажать за анекдоты, и она становится типичным оккупационным режимом.
И, таким образом, приходится признать, что нынешняя ельцинско-путинско-медведевская власть глубоко укоренена в нашей истории и Дмитрий Анатольевич Медведев является законным преемником хорошо известных нам из прошлого «медведей на воеводстве»…
Единственным утешением служит для меня название одной диссертации, посвященной брежневскому правлению, недавно защищенной русским исследователем в Калифорнийском университете. Она называлась «Все было навечно, пока не кончилось».
Россия при оккупационном режиме
Тема оккупационности режима, сложившегося в Российской Федерации при ее создании как отдельного государства в 1991 году, одна из самых популярных среди патриотов.
Это, разумеется, неслучайно, так как ряд характеристик, традиционно входящих в понятие оккупационного режима, в Российской Федерации не просто имеют место, но и, так сказать, «вопиют к небесам». Прежде всего, это:
— низкая средняя продолжительность жизни;
— крайне высокое отношение уровня доходов первой децили населения к десятой и вообще искусственно созданная и поддерживаемая сверху массовая бедность, сверхкрупное
— высокая доля этнически нерусских на вершине власти, и особенно среди самых богатых и в эфирных и бумажных СМИ;
— ликвидация неподконтрольных «исполнительной власти» органов представительной власти, начавшаяся с прямого вооруженного переворота, совершенного Ельциным в 1993 году.
К этим самым очевидным характеристикам добавляются и менее непосредственные, но не менее существенные черты:
— прогрессирующая ликвидация социальных гарантий, имевшихся у населения до 1991 года;
— массовое и практически мгновенное уничтожение градообразующих предприятий;
— многократное снижение уровня производства в большом количестве отраслей хозяйства и вообще деградация структуры хозяйства;
— высокая безработица, сопровождающаяся (и потому частично скрытая) вынужденным массовым деклассированием, то есть переходом наемных работников из сферы умственного труда в сферу розничной торговли;
— крайне низкие государственные капиталовложения в поддержание хозяйственной инфраструктуры, в образование, науку и здравоохранение;
— низкий уровень финансирования вооруженных сил.
В результате всего этого причиненного населению «государственного» вреда сильнее всего пострадали русские, которые в среднем стали жить вдвое беднее и на пять лет меньше (последнее относится к мужчинам, но и русские женщины стали умирать в более раннем возрасте, чем прежде). Были существенно подорваны ресурсы и источники цивилизации и культуры, уменьшилась обороноспособность страны.
Таким образом, государственную политику последних пятнадцати лет следует признать, пожалуй, невиданной до того в писаной истории формой «мягкого» геноцида.
Почему же стал возможен этот русоцид?
Понятно, что на такие вопросы всегда нужно давать трехчленный ответ:
во-первых, козни врагов;
во-вторых, собственные слабости и ошибки;
в-третьих, неблагоприятный «расклад».
В патриотической публицистике основной упор делают на первый пункт, то есть разоблачают врагов, причем главным образом внутренних. Эти внутренние враги состоят на службе внешних врагов и одновременно занимают ключевые посты во власти Российской Федерации, у них имеется подкармливаемая широкая сеть сочувствующих, возможности пропаганды и т. д. и т. п.
Я не собираюсь здесь спорить с подобными объяснениями, тем более что в значительной мере и сам с ними согласен.
Так, неоднократно указывалось, что Запад больше всего боялся русского народа, занимающего огромную территорию с громадными природными ресурсами и выдвинувшего (с различными вариациями) стратегию жизни, которая больше всего беспокоила Запад как минимум последние две сотни лет. Указывалось также, что отталкивание от России достигало у Запада степени этнической чуждости и культурной враждебности, чем бы это ни было вызвано: реальной ли биологической основой или же жестким политическим выбором.