Медвежий угол
Шрифт:
— Раздайся народ, правосудие идет! — зычно крикнул Шаповалов и, оглянувшись, подмигнул следователю. Вот, мол, как тут у нас!
— Это мы еще посмотрим, что за правосудие и куда оно идет! — крикнул кто-то из толпы.
— Смотри у меня, Верка, не шустри! Тебя первую допрашивать будем! — ответил участковый, не оборачиваясь на голос.
— Это вы мастаки! — прозвучало откуда-то из слепящего пространства. — Ишь, чем грозить надумали — допрашивать они будут!
— Мастаки не мастаки, а дело свое знаем, гражданин Ревнивый! — Шаповалов не задерживался
— Не Ревнивый, а Ревнивых! Я смотрю, оскорблять вы и в самом деле мастаки!
— Какая разница, — отмахнулся Шаповалов. — Все равно ревнивый, как сивуч!
Люди засмеялись, и участковый, довольный тем, что выиграл эту маленькую стычку, быстро снял замок, распахнул двери и повернулся к следователю.
— Прошу! — громко сказал он, торопясь, чтобы Ревнивых не успел выкрикнуть еще какую-нибудь дерзость.
— Небогато живете, — сказал Колчанов, стаскивая пальто. Повесив его на гвоздь у двери, он подошел к печи и прижал к простенку ладони.
— Теплая, — заверил его Шаповалов. — Я уж с утра побывал здесь, протопил.
— Правильно, — Колчанов улыбнулся. — Гостей принимать надо умеючи.
— Да у нас и учиться-то некогда... Вот ты — первое начальство из города. Авось и последнее.
— Авось, — согласился Колчанов. — С кого начнем, Михалыч?
— А с меня и начинай. А чего? Как человек, который знает здесь если не все, то почти все, я смогу сразу ввести в курс дела. — Большое красное лицо Шаповалова светилось доброжелательством и желанием помочь.
— Просветили уж, ввели в курс. — Следователь махнул рукой. — Панюшкин ваш уже, можно сказать, дал показания. А отчет твой мы получили еще раньше. Ты вот что мне скажи... Сколько народу у вас здесь живет?
— Народу? Человек пятьдесят строителей да местных около тридцати. Ну еще десяток на почте, телеграфе, в столовой... Сейчас-то и этого не наберется. Затишье. Ждем, пока Пролив затянет... А когда в делах затишье, тут и жди всяких происшествий.
— И подолгу ждать приходится?
— Чего спрашивать — сам знаешь. Отчеты не задерживаем, как «радость» какая случится — всегда поделимся. Вот порезал один другого — ты уж на следующий день выводы делал.
Шаповалов провел широкой красной ладонью по наголо остриженной голове и, подойдя к теплой стене, прижался к ней крупным животом. — Начинать-то с кого будем?
— Не будем нарушать ход событий. Все началось в магазине? С магазина и начнем. Зови, Михалыч, продавца. Как ее там... — Колчанов заглянул в бумажки. — Вера Ивановна Горбенко.
— Ну что ж, с нее и начнем, — согласился участковый.
Он вышел на крыльцо, опять шумно и беззлобно поругался с кем-то, посмеялся чьей-то шутке и, наконец, вернулся. Горбенко вошла следом, молча постояла, привыкая к полумраку, посмотрела на Шаповалова, замершего у двери, хмыкнула непонятно чему, повернулась к следователю.
— Здравствуйте вам.
— Вы что же это, на Украине родились?
— А как вы догадались?
— Хитрый потому что! Садитесь, Вера, платок
— Это как же понимать? Похоже, вы угрожаете?
— Что вы! — замахал руками Колчанов. — Какие угрозы! Да меня самого за угрозы не похвалят! Понимаете, по закону я должен предупредить вас, что следователю надо говорить чистую правду. Судят за вранье, понимаете? Ну вот... А зовут меня Валентин Сергеевич.
— Ага, — Горбенко кивнула, словно решив что-то для себя. — Понятно. Я, конечно, извиняюсь.
— Ничего, бывает. Я почему предупредил — чтоб не говорили потом, будто вы пошутили. Бывают у некоторых чудные шутки. Так вот, за шутки можно иногда ответить. Ну, ладно, приступим. Итак, Вера Ивановна Горбенко, работаете вы в магазине. И, как я понял, там же у вас в магазине пивко бывает. Нечто вроде распивочной у вас там. Верно?
Горбенко долго с подозрением смотрела на Колчанова, потом передернула плечами, усмехнулась.
— И точно, хитрый вы человек, — она помолчала. — Что до пива, то правду сказали, торгуем пивом в магазине, потому как нет больше у нас на Проливе торговой точки. А пиво нам иногда летчики забрасывают. Не отказываться же — мужики проклянут. Мы не отказываемся. И народ доволен, и план есть. Да и я не в обиде.
— А вам какая от пива радость? — спросил Колчанов, быстро заполняя лист протокола.
— Ну как же, для людей стараемся. А когда люди довольны, то и нам в радость, — Горбенко откровенно улыбнулась.
— Я смотрю, Вера, вы тоже очень хитрый человек, и потому побеседовать с вами для меня просто удача. Скажите, Вера, сколько вам лет?
— А сколько бы вы дали?
— Человек с тобой по-людски говорит, совесть поимей! — не выдержал Шаповалов. — Следствие идет! Показания даешь, а не пивом торгуешь! Документы оформляются, а ты все думаешь, что заигрывают с тобой! Отыгралась, хватит! Для протокола человек спрашивает, а не для того, чтобы!..
— Для протокола — двадцать девять, — вздохнула Горбенко.
— Двадцать девять?! — воскликнул Колчанов. — Надо же... А я думал... Ну, двадцать два, двадцать три...
— Вот видишь, Михалыч, как надо с женским полом разговаривать, — повернулась Горбенко к Шаповалову.
— Продолжим наш разговор, — вмешался следователь. — Ответьте мне, Вера, на следующий вопрос... Вы замужем?
— Да. Хотя... Нет. Сейчас — нет. Уж год как на свободе.
— Здесь уже развелись?
— И сошлись, и развелись. Бог даст, опять сойдемся. Пролив, он такой, — кого угодно и сведет, и разведет. Вот приедете следующий раз, фамилия у меня — Шаповалова. То-то смеху будет, а, Михалыч!