Медвежий вал
Шрифт:
— Пора!
— В новом году, — продолжал капитан, — надо ждать больших изменений. В Москве сейчас всяких иностранных миссий полным-полно. Погода у нас делается, вот и сидят, держат нос по ветру, боятся, как бы не прозевать, успеть до шапочного разбора...
— А что о нас слышно? Перед Витебском долго еще топтаться будем?
— Вероятно, пока не возьмем, — усмехнулся капитан. — Видимо, и нам войск подкинут. Ну и, как говорится, надо полнее использовать свои возможности. — Он взглянул на часы: — Ого, засиделись! Не пора ли, товарищи, на боковую?
Время и в самом деле было позднее. Потеснившись, офицеры освободили для капитана место на общих
Глава вторая
Крутов проснулся раньше, чем предполагал. Вскочив, он огляделся. Капитан из штаба дивизии еще спал. В маленькое оконце брезжил тусклый рассвет.
Сбросив нательную рубаху, Крутов вышел размяться и умыться. Потом засел с Зайковым за донесение в штаб дивизии о ходе оборонительных работ. Пришел Бушанов и передал:
— Начальник приказал будить всех и чтобы никто никуда не расходился. В десять часов приедет генерал!
— Раз приказали — буди, — сказал Крутов, продолжая работу.
Вдруг генералу вздумается спросить: а как у вас с организацией батальонных районов обороны? Конечно, Черняков сразу скажет: «Крутов, схемы!» А на схемах еще не нанесены вчерашние работы.
Зайков усердно вычерчивал окопы, ячейки, ходы сообщения, а Крутов поправлял — здесь добавить, здесь перенести. Время за работой шло незаметно, и было полной неожиданностью услышать, как тот же Бушанов доложил скороговоркой:
— Товарищи офицеры, командир полка вызывает!
Крутов пошел в блиндаж командира полка. Там уже собрались все командиры батальонов, рот, батарей. Две мощные лампы-«молнии» из крупных снарядных гильз освещали блиндаж. За столом в окружении полкового начальства сидел Дыбачевский. Перед ним высилась стопка белых коробочек. На красной скатерти весело поблескивали новенькие ордена и медали. Позади стола, за спинами старших офицеров, капитан из отдела кадров перебирал какие-то бумаги.
Знакомая обстановка... При одном воспоминании кровь бросилась Крутову в лицо... Это было недавно, как только перешли к обороне. Коммунистов собрали для разбора персонального дела. Первым выступил Кожевников, он начал издалека: победы Красной Армии на фронтах Отечественной войны в корне изменили внешнеполитическую обстановку, здание фашистского блока трещит по всем швам... Огромны наши задачи. Справедливы и прекрасны наши цели. И вот на этом фоне перед нами нетерпимый проступок коммуниста... Короче — положил Крутова на лопатки по всем правилам, живого места на нем не оставил.
Потом Еремеев: разве можно положиться на офицера, когда ему сам Черняков потакает, поблажку дает. Крутов привык на нп рядом с командиром полка сидеть, про субординацию забывать стал, своевольничает... Вместо того чтобы запретить взводу авантюрные действия, сам туда же полез. Он и еще чего-нибудь натворит, если коммунист Черняков не будет более требователен к нему...
Что греха таить, критикуя, не церемонились с Крутовым. Это уж потом, когда до голосования дошло, по-иному взглянули — в корень!
Что Крутов тогда пережил — не доведись никому.
Потом выступил Черняков, и тут, кажется, произошел какой-то перелом.
— В том, что разбираем персональное дело, — сказал он, — есть доля моей вины. Я считал, что на Крутова можно положиться в серьезных вопросах. Мне хотелось бы только напомнить, что, когда я посылал Крутова в охранение, у меня уже лежал приказ
Крутов вздохнул: «Ну, что было, то прошло. Подправили, поддержали — спасибо!»
...По знаку генерала капитан из отдела кадров стал читать приказ о присвоении очередных званий офицерам полка. Когда называли фамилию, имя, отчество, Черняков отыскивал глазами того, кого это касалось, и взглядом, кивком головы поздравлял.
— ...звание капитана — Крутову Павлу Ивановичу!
При этих словах Дыбачевский поднял голову и окинул Крутова серьезным взором.
Потом началось вручение орденов. Награжденных было много. Когда вызвали Крутова, он покраснел и стал неловко протискиваться к столу. Дыбачевский вертел в руках рубиново-красную звездочку.
— Хотел дать тебе за разведку в тылу врага что-нибудь поважней, — с покровительственной улыбкой сказал он, — да вижу, не дорос, еще своевольничаешь... Твое счастье — высоту удержали, а то б я тебе всыпал... Дельбрюки... — он усмехнулся.
— Тогда некому было бы и всыпать, товарищ генерал, — ответил Крутов.
— Ладно, на будущее учти... Служи, старайся. За плохое в армии бьют, за хорошее награждают, поэтому — получай. Поздравляю! — генерал передал орден и пожал Крутову руку.
Немного оправившись от волнения, Крутов нашел глазами Малышко. Тот тоже был награжден, но стоял, о чем-то задумавшись. Лицо без улыбки выглядело по-стариковски усталым.
«Что такое? — удивился Крутов, редко видевший друга таким. — Неужели у него что случилось?»
Черняков о чем-то тихо переговорил с генералом и поднялся, требуя тишины и внимания.
— Товарищи! — сказал он взволнованно. — У нас сегодня редкий и очень хороший день. Мне приятно и радостно видеть, как растут молодые офицеры, набираются сил и знаний, расправляют крылья. Недалеко новые бои. К нам уже прибывают люди. Позвольте мне представить вам двух новых товарищей! Разрешите, товарищ генерал?
Дыбачевский кивнул головой, и по знаку Чернякова вперед вышли два офицера.
— Лейтенант Бесхлебный! — отрапортовал один.
Был он невысокий ростом, худощавый, белобрысый и имел самый обычный, заурядный вид фронтового офицера. Пристальный взгляд и плотно сжатые тонкие губы выдавали в нем характер настойчивый, без ненужной мягкости. На гимнастерке у него пришиты две ленточки — знаки ранений, а под ними орден Красной Звезды.
Бесхлебный встретился взглядом с Крутовым и еле приметно кивнул ему головой: в госпитале они лежали в одной палате. Участник сталинградских боев, Бесхлебный любил инициативных, справедливых начальников и поэтому, наслушавшись отзывов Крутова, добился назначения в полк Чернякова.