Мэгги Кэссиди
Шрифт:
Когда я был младше, в десять, я молил перед распятием о любви моего Эрни Мало, маленького мальчика из приходской школы, сына судьи, которого, поскольку он так напоминал мне моего покойного брата Жерара, я любил такой возвышенной любовью — со странностью детства, примешанной к ней, например, молился я фотокарточке брата моего, Жерара, который умер в девять лет, когда мне было четыре, чтобы наверняка оделил меня дружбой, уважением и милостью Эрни Мало — Мне хотелось, чтобы маленький Эрни протянул мне руку, просто так, и сказал: «Ти-Жан [13] , ты такой хороший!» И — «Ти-Жан, мы всегда будем друзьями, мы вместе поедем охотиться в Африку, когда закончим школу, а?» Я считал, что он прекрасен, как семь раз отмеренный выбор, поскольку розовые щечки его, и белые зубки, и глаза женщины грезящей, может быть — ангела, грызли мне сердце; дети любят друг друга, как любовники, мы отвращаем взор свой от их маленьких драм по ходу наших взрослых дней. Фотокарточка — также у распятия молился я. Каждый день в школе одной уловкой за другой пытался я заставить моего мальчика полюбить меня; я смотрел на него, когда мы все стояли в шеренге на школьном дворе, а Брат перед нами произносил свою речь, свою молитву в нулевом холоде, и за ним восставала краснота Небес, огромный пар и шар и конские каштаны в переулочке, насквозь пересекавшем двор (приходской школы Святого Иосифа) так, что старьевщики приходили, как раз когда мы строем шли в классы. Не думайте, что мы не боялись! У них были засаленные шляпы, они скалились в грязных дырах на самом верху меблирашек… Я тогда был совсем полоумным, мою голову переполняли фантастические идеи с семи утра до десяти вечера, точно маленький
13
Искаж. Petit Jean (фр.) — Малыш Жан.
14
Ну вот (фр.).
— Ты нашел себе свои маленькие темнотишки? — сказал мне Господь безмолвно, Своей головой статуи, перед которой руки мои сцепились в ожидании. — Уже вырос со своим маленьким gidigne? (динь-дончиком). — Когда мне было семь, священник спросил меня на исповеди:
— А ты играл со своим маленьким gidigne?
— Да, mon pere [15] .
— Ну, следовательно, раз ты играл со своим маленьким gidigne, прочтешь все молитвы по четкам, а после этого — десять Notre Peres и десять Salut Maries [16] перед алтарем, а после этого можешь идти.
15
Отец мой (фр.).
16
«Отче наш» и «Славься Мария» (фр.) — католические молитвы.
Церковь влекла меня от одного Спасителя к другому; кто другой со мной так после этого поступал? — с чего бы эти слезы? — Господь говорил со мной с распятия:
— Настало утро, и добрые люди по соседству разговаривают, и свет льется сквозь жалюзи — дитя мое, ты оказался в мире таинства и боли, кои понять невозможно — Я знаю, ангел — это к твоему же благу, мы спасем тебя, поскольку мы считаем, что душа твоя так же важна, как и душа всех прочих в этом мире — но за это ты должен страдать, по сути дела, дитя мое, ты должен скончаться в муках, в воплях, в ужасе, в отчаянье — неясности! кошмары! — огни, тяжелые, хрупкие, изнуренность, ах —
Я слушал в тиши материнского дома, гадая, как Господь собирается пособить успеху моей любви к Мэгги. Теперь я видел и ее слезы. Было там что-то, чего не было, ничто, одно лишь осознание того, что Господь нас поджидает.
— Не пристало Господу мешаться в дела мирские, — сказал я себе и поспешил в школу, готовый еще к одному дню.
9
Вот типичный день, я встаю утром, в семь, по зову мамы, чую завтрак — тосты и каша, на окна намерз дюймовый слой льда, все стекло высвечено розовым от видоизменений океана зимы за окном. Я выскакиваю из-под одеяла, такого теплого, мягкого, хотелось бы зарыться в него на весь день с Мэгги и может быть даже только тьма и смерть без времени; запрыгиваю в свою неопровержимую одежду; неизбежные холодные башмаки, холодные носки, которые я кинул на масляный обогреватель согреваться. Почему люди перестали носить длинное белье? — такая засада натягивать крохотные майки по утрам — швыряю свою теплую пижаму на постель — Мою комнату освещает утро цвета розового угля, полчаса как оброненного с решетки, все мои вещи здесь: «Виктрола», игрушечный бильярдный стол, игрушечный зеленый письменный стол, линолеум поднят с одной стороны и опирается на книги, чтобы для бильярдных шаров были бортики в чемпионатах нашей команды, когда у меня было время, но у меня его больше нет — Мой трагический шифоньер, мой пиджак развешенный в сырости точно пыль от свежей штукатурки потерянный запертый как саманные чуланы цивилизаций с крышами Касбы; бумаги, покрытые печатными буквами моим почерком, на полу, среди ботинок, бейсбольных бит, перчаток, горестей прошлого… Мой кот, что спал со мной всю ночь, а теперь его рывком разбудили в пустой полутеплой постели, пытается спрятаться за подушкой и поспать еще хоть чуть-чуть, но учуял бекон и спешит начать свой новый день, на пол, шлёп, исчезает, точно звук на быстрых лапках; иногда его уже нет, когда семь часов будят меня, уже снаружи оставляет маленькие безумные следы на свежем снегу и маленькие желтые шарики пи-пи, и весь дрожит до самых зубов, стоит увидеть птичек на деревьях, окоченевших, как железо. «Питипит!» — говорят ему птички; я быстренько выглядываю наружу, прежде чем выйти из комнаты, в оконную дыру, крыши чисты, белы, деревья замерзли до полоумия, холодные дома тоненько дымятся, зимой взирая покорными глазами. Приходится мириться с жизнью.
10
В нашем доме было высоко, внизу виднелись крыши Гарднер-стрит, и большущее поле, и тропинка, по которой серыми розовыми утрами, в пять часов, в январе, люди ходили пердеть в церковь. В нашем квартале жили старушки, которые брели в церковь на каждой заре, да еще и в конце дня; а иногда еще и вечером снова; старые, молитвенно-набожные, понимали что-то такое, чего маленькие дети не понимают, и в своей трагедии так близко, можно подумать, к могиле, что ты уже видел их профили, отпечатанные в розовом атласе цвета их розовых зорь жизни и мокроты, но запах иных вещей подымается из сердец цветочных, что умирают в конце осени, и мы швыряем их на оградку. То были женщины нескончаемых новел, любительницы похорон; когда кто-нибудь умирал, они узнавали об этом немедленно и спешили в церковь, в дом смерти и, вероятно, к священнику; когда же умирали они сами, другие старухи проделывали то же самое, такие вот чашки сахара в вечности — Вот эта тропка; и важные зимой утренние магазины открываются, и люди здрассъте! друг другу, а я готовлюсь идти в школу. Такая утренняя meli-melon [17] повсюду.
17
Зд.: катавасия (фр.).
11
Я завтракаю.
Отца обычно дома нет, на работе за городом, возится с линотипом для какой-нибудь типографии — в Андовере, подле тамошних маленьких ежиков волос, которые и понятия не имеют о той тьме, что свойственна земле, ежели не видят, как этот печальный большой человек пересекает ночь, чтобы только выполнить свою 40-часовую рабочую неделю, — поэтому за кухонным столом его нет, обычно здесь только моя мама, готовит, и моя сестра, готовится идти на работу к Такому-то-и-Тако-му-то или в «Гражданин», она там переплетчица — Мне объясняли суровые факты трудовой биографии, но я был слишком горд в пурпурной любви своей и не слушал — Передо мной не маячило ничего, кроме «Нью-Йорк тайме», Мэгги и огромных мировых ночи и утра покровов на веточках и листиках, у озер — «Ти-Жан!» — звали меня — А я был здоровенным дурилой, жрал огромные завтраки, ужины, да еще днем перехватывал (молока — одну кварту, крекеров с арахисовым маслом — полфунта). «Ти-Жан!» — когда отец был дома, «Тi Pousse!» — называл он меня, хмыкая (Маленький Большой Пальчик). Теперь же — завтраки овсянкой в этой розовости —
— Ну, как твой роман с Мэгги Кэссиди продвигается? — спрашивает обычно сестра, ухмыляясь над сэндвичем. — Или она выставила тебя на улицу из-за Мо Коул!
— Из-за Полин? Но при чем тут Полин?
— Ты просто не знаешь, какими ревнивыми бывают женщины — у них одно на уме — Сам увидишь —
— Ничего я не увижу.
— Tiens [18] — говорит мама, — вот тебе бекон к тостам, я сегодня целую гору наготовила, потому что вчера ты все уговорил, а под конец в драку кинулся за последнее, как ты, бывало, за «Кремел» [19] дрался, да и не обращай внимания на этих ревнивых девиц и теннисные корты, все в порядке будет, если на своем твердо встанешь, как настоящий маленький французский канадец, как
18
Ну вот (фр.).
19
«Кремел» — популярная в первой половине XX в. в США марка десертов и пудингов.
В последнюю минуту я останавливаюсь в нерешительности посреди своей комнаты, смотрю на маленький радиоприемник, что у меня недавно появился, по которому я только начал слушать Гленна Миллера и Джимми Дорси [20] , и романтические песенки, что вырывают мне сердце… «Мою грезу», «Сердце и душу», Боба Эберли, Рэя Эберли [21] вся тоскливая вздыхающая Америка вздыбилась у меня за спиной в ночи, вся полностью моя, и все великолепие нежности трепещущего поцелуя Мэгги, и вся любовь, какой ее знают только подростки, как изумительные печально-бальные залы. Я по-шекспировски заламываю руки у дверцы своего шифоньера; захожу в ванную, хватаю полотенце, взор мой затуманен от внезапной романтической картинки: я подхватываю Мэгги с розового танцевального паркета на пирс, а луна сияет, в зализанную машину с откидным верхом, тесный поцелуй, долгий и искренний (лишь чуть-чуть склоняясь вправо).
20
Гленн Миллер (1904—1944) — американский джазовый композитор и руководитель самого популярного биг-бэнда своего времени. Джеймс Фрэнсис Дорси (1904—1957) — американский джазовый саксофонист и кларнетист, руководитель оркестра.
21
«Моя греза» (My Reverie, 1938) — популярная песня на стихи Ларри Клинтона, основана на фортепианной мелодии Reverie французского композитора Клода Дебюсси (1890). «Сердце и душа» (Heart and Soul, 1938) — популярная песня Хоуги Кармайкла на стихи Фрэнка Лёссера. Боб Эберли (1916—1981) — американский джазовый певец, исполнитель баллад, пел в оркестре Джимми Дорси. Рэй Эберли (1919—1979) — американский джазовый вокалист и руководитель оркестра, брат Боба Эберли. Одно время пел в оркестре Гленна Миллера.
Недавно я начал бриться; однажды вечером сестрица удивила меня, причесав так, что взбила на голове небольшую волну — «Ох, поглядите-ка на нашего Ромео!» Поразительно; два месяца назад я еще был мальчишкой, возвращался домой с осенней футбольной тренировки в железных сумерках, укутанный в куртку и шапочку с наушниками, согнувшись, в свободные вечера с двенадцатилетками я шарил в кегельбане, собирая кегли — по 3 цента за ряд — 20 рядов, 60 центов, столько я обычно и зарабатывал, или доллар — Простой мальчишка, лишь совсем недавно я рыдал, поскольку потерял кепку, играя в баскетбол за лигу УОР [22] в последний момент мы выиграли благодаря сенсационному броску Билли Арто, чуть ли не побив время до конца игры в «Мальчишеском клубе» на одну секунду, против команды греков с каким-то тигриным названием, я выпрыгнул вперед и забросил одной рукой прямо по свистку, вырвался из кучи-малы на самой линии фола, и мяч завис в корзине на целую кошмарную секунду, чтобы все успели заметить, попадание, игра окончена, ох уж этот Загг и его финты — прирожденный артист — вечный герой. Кепка уже забыта.
22
УОР, Управление общественных работ — федеральное независимое ведомство, созданное в 1935 г. по инициативе президента Ф. Д. Рузвельта и ставшее основным в системе трудоустройства безработных в ходе осуществления «Нового курса». Существовало до 1943 г.
— Пока, Ма, — целую ее в щеку, пошел в школу, она сама работала неполный день на обувной фабрике, сидела мрачно и безустанно у резака со своим суровым ощущением жизни, подносила упрямые обувные кожи к лезвию, кончики пальцев у нее почернели, целые годы тут проводила с четырнадцати лет, а другие девчонки, как она, скакали взад-вперед по разным машинам — вся семья работала, 1939-й был последним годом Депрессии, ее уже готовы были затмить события в Польше.
Я взял свой обед, приготовленный вчера вечером Ма, ломти хлеба и масло; ничего вкуснее этих ломтей в полдень после четырех часов почти интересных уроков в солнечных классах, когда так увлекают учителя, вроде Джо Мапла с его красноречивыми утверждениями на английском-3, или миссис Макгилликадди, астрономия (неразделимы) — хлеб с маслом и восхитительное горячее картофельное пюре, больше ничего, за ревущими столиками в цокольной столовой мой обед стоит всего 10 центов в день — A piece de resistance [23] у меня была великолепная порция мороженого в шоколаде, все 95% школы каждый полдень с ликованием их лизали, на скамейках, в огромных полуподвальных залах, на тротуарах — переменка — Иногда я в благодати своей, как в той благодати, что подарила мне Мэгги, получал толстую порцию чуть ли не в дюйм шириной, благодаря какой-то ошибке на фабрике мороженого, с густым, невероятно толстым слоем шоколада, который, опять же по ошибке, намазали, да еще и закрутили по краям — по той же промышленной нечаянности иногда мне доставались немощные анемичные палочки в полдюйма, уже полурастаявшие, шоколада — толщиной с бумажку, и к тому же отваливается на тротуар Кирк-стрит, пока мы — Гарри Маккарти, Елоза, Билли Арто и я — церемонно облизываем свои порции, жадно, на зимнем солнышке, а разум мой — за миллион миль от романтической любви — И вот я забираю свой хлебо-масловый обед, чтоб потом быстро затолкать в ящик парты в классе подготовки — целую Маму — и снимаюсь в путь, пешком, шагаю как можно быстрее, все прочие ходят так же, вдоль по Муди, мимо столбов Текстильной, к огромному мосту, к многоквартирным домам Муди и вниз по склону в город, серый, процветающий, пыхтящий на заре. А по пути обычно пристраиваются остальные бойцы, Джи-Джей со своего Риверсайда идет на предпринимательские курсы в Лоуэллскую среднюю школу, где он научился печатать и вести бухгалтерию, а также громоздить фантазии вокруг соблазнительных девчоночек, которые станут сексапильными секретаршами, он уже начал носить костюм с галстуком, он обычно говорит: «Загг, когда-нибудь с мордашки этой мисс Гордон слезет равнодушие и она спустит передо мной свои трусики на пол, попомни мои слова — и это случится в одном из пустых классов в один из этих дней» — но вместо действительных половых побед он вместе со своими учебниками в два часа дня оказывается в дешевой киношке «Риальто» — один, перед лицом реальности Франшо Тоне и Брюса Кабо и Элис Фэй и Дона Эмичи [24] , улыбаясь ухмыляясь Тайрону и проч., и старичков со старушками, что живут на пособие, на сеансе с широко распахнутыми глазами. Елоза тоже подтягивается к моему маршруту из Риверсайда; затем, невероятно, нас всех сзади нагоняет Билли Ар-то, неистово шагая с верхнего пригородного холма Муди, и только мы подходим к каналу в центре города, как — все сразу — видим, что Иддиёт нас обогнал и уже высовывается из окна своего начального класса подготовки, тщательно выполняя учительское требование проветривать класс — «Ииии-идьёт!» — орет он и скрывается внутри, в Лоуэллской средней он самый старательный ученик, у него самая низкая успеваемость, да и в любом случае он умеет лишь играть в футбол да калечить всех, разбивая молденские щитки напополам одним толчком своего гранитного локтя — Открытое окно класса в Лоуэлле, розовой зарей и птички на канале бумагопрядильни Бутта — А потом настанет открытое окно на заре в Университете Коламбия голубиный помет на подоконнике Марка Ван Дорена [25] и пьяные сны Шекспира под эйвонской яблоней, ах —
23
Основным блюдом (фр.).
24
Станислас Паскаль Франшо Тоне (1905—1968) — американский киноактер, режиссер и продюсер. Брюс Кабо (Этьен Пелиссье Жак де Бужак, 1904—1972) — американский киноактер. Элис Фэй (Элис Жанна Лепперт, 1915—1998) — американская киноактриса. Дон Эмичи (Доминик Феликс Амичи, 1908—1993) — американский киноактер и режиссер.
25
Марк Ван Дорен (1894—1972) — американский поэт, прозаик и критик, почти сорок лет преподавал английский в Университете Коламбия.