Мэгги
Шрифт:
— Ты больше не хочешь меня?
— Нет, — ответила она и, сама того не желая, добавила, — это не совсем так. То, что связывало нас, теперь разрушено. Мы рассыпались, как стеклянные бусы с разорвавшейся нитки.
Она встала, хотела сказать какую-то резкость, но тут увидела его тяжелое лицо: глаза горели на нем черными углями, белки почти не были видны. Она сдержалась.
Джоунс взял Мэгги за плечи, резко встряхнул ее.
— Мэг, Мэг! — повторял он, желая покончить с этим кошмаром. — Мэг!
Мэгги
— Что значит «все», что ты хочешь этим сказать? — резко спросил Дик.
— Все — значит все.
— Зачем?
Мэгги набрала в себя побольше воздуха и посмотрела в окно.
— Потому что я не хочу, — сказала она.
— Вот оно что, — сказал Дик, — стало быть, ветер переменился.
— Да, — мягко ответила Мэгги. — В какой-то степени переменился.
— А теперь позволь задать тебе еще один вопрос, — сказал Дик. Ты хотела бы что бы все было по-прежнему, ты хотела бы остаться со мной?
Мэгги задумчиво смотрела в сторону.
— Мэг… — шепнул он. Она сидела отвернувшись и смотрела в окно. Он смотрел на нее, и беспорядочные воспоминания лезли в голову: первая их встреча, поездка в хижину, и еще как она лежала рядом с ним поздним вечером под лучами закатного солнца всего каких-нибудь несколько недель назад. Держа в руках ее такие родные маленькие детские пальчики, он вдруг почувствовал, что если сейчас, сию минуту заставит ее дернуться, все будет по-другому.
— Мэг… — шепнул он.
Но она не повернула головы.
— Иди, Дик, — сказала она, продолжая смотреть в оконное стекло, за которым сгущались сумерки.
Джоунс медленно поднялся, постоял, не глядя на Мэгги. Может быть, надеясь, что она сейчас кинется к нему и скажет, что она шутит и в том, что сегодня произошло, нет никаких проблем: она разводится с Люком О'Нилом и у них все будет в порядке. Но Мэгги так и осталась сидеть на ковре, она не пошевелилась и ничего не сказала.
Джоунс повернулся и вышел из комнаты… Дойдя до входной двери, он остановился и прислушался. Все было тихо. Никто не пытался его догнать.
— Ну вот и все, — подумала Мэгги. — Счастье не для меня. По-видимому, я не такая, как все нормальные люди, во мне просто есть какой-то изъян.
Она попыталась представить себе свою несостоявшуюся жизнь с Диком, словно смотрела пьесу в театре: как бы они приехали в Дрохеду, как заскрипели бы на повороте шины автомобиля. Мэгги попыталась представить, как они бы пили игристое вино, которое ударяет в голову, как плавали бы в чернично-синем море. Говорили бы о детях и ложились бы спать на большую белую софу, сделанную для них…
Но что-то разлаживалось в этом пейзаже, море стало серое, взбаламученное, словно иссеченное галькой…
А ведь она знала, что любовь к нему принесет ей несчастье. Она сознательно шла на любовь и на смертельную опасность.
Мэгги судорожно вздохнула, прогоняя вмиг нахлынувшие слезы и три раза повторила про себя: « Он больше никогда не будет обнимать меня. А потом? А потом… ничего. Такое долгое потом…»
35
Все уже собрались в гостиной и сидели, тихо переговариваясь между собой. Стук захлопнувшейся двери заставил их вздрогнуть. В гостиной появился Джоунс, бледный с обострившимися скулами. В его глазах обида перемешалась с недоумением.
— Ну что вы решили? — вскочила ему навстречу Джастина.
— Спросите у матери, — коротко ответил Джоунс. — У нее бредовая идея пожизненного покаяния.
Том Джоунс, заметив странное состояние отца, встал с кресла и подошел к нему. Дик взял сына за руку, как будто в поиске опоры и тихо сказал:
— Пойдем отсюда, сын.
— Дик, может быть, вы объясните нам, что там у вас произошло? — воскликнула Энн Мюллер, но Джоунс, не останавливаясь, махнул рукой, и они с Томом исчезли за дверью.
Мэгги вышла из библиотеки внешне спокойная, но чувствовалось, что она до предела напряжена и может взорваться при любом неосторожном слове.
— Не спрашивайте меня ни о чем, пожалуйста, — попросила она близких. — Мы едем домой, в Дрохеду.
— Когда? — насторожилась Этель.
— Как можно быстрее, — ответила Мэгги, — думаю, так будет лучше. Я пойду укладывать вещи. Обедайте без меня.
Через некоторое время Джастина поднялась к матери и тихонько постучала в дверь.
— Кто это? — послышался голос Мэгги.
— Мама, это я. Позволь мне войти к тебе.
— Входи.
Джастина увидела мать, сидящей в кресле, ее руки безжизненно лежали на коленях. Мэгги уже сняла свое нарядное платье, и оно валялось на постели. Сама Мэгги одела уже свое обычное старое платье. Джастина подошла к матери, опустилась перед креслом и, обхватив мать руками, на какое-то время застыла неподвижно, уткнувшись лицом в ее колени.
— Мама, — прошептала она, — скажи мне, что же ты все-таки решила?
— Я же сказала, ехать в Дрохеду.
— Я не о том. Что у вас произошло с Джоунсом? На нем лица не было, когда он вышел от тебя. Неужели ты предпочла ему О'Нила? Если ты хочешь знать мое мнение, то я тебя в этом не поддерживаю.
Джастина поднялась и села в кресло напротив Мэгги. Мать молчала, и Джастина продолжила мягко, но настойчиво:
— Как можно терять такого человека ради какого-то проходимца!