Мегрэ ищет голову
Шрифт:
— Сколько времени он был вашим единственным мужчиной?
— Годы.
Она вложила в это слово особый оттенок.
— Вы познакомились очень молодыми?
— Мы из одной деревни.
— Откуда?
— Деревушка на полпути между Монтаржн и Жьеном, она называлась Буассанкур.
— Вы никогда больше не приезжали туда?
— Нет.
— С того времени, как сошлись с Омером?
— Мне было семнадцать, когда я уехала.
— Вы были беременны?
— На шестом месяце.
— Люди об этом знали?
— Да.
— Ваши родители тоже?
Все
— Да.
— Вы их больше не видели?
— Нет.
Лапуэнт, закончивший инструктировать Люкаса, вышел из кабины, утирая платком пот.
— Сколько я должен? — спросил Мегрэ. Она задала свой первый вопрос:
— Вы уходите?
И теперь он, в свою очередь, односложно ответил:
— Да.
Глава 4
Человек на крыше
Сидя перед следователем Комельо, Мегрэ не сразу решился — что с ним случалось не часто — вынуть из кармана трубку; наконец, как бы машинально и сохраняя самое невинное выражение лица, все-таки достал ее.
Несколько минут назад, после короткого доклада начальнику, комиссар прошел через небольшую дверь, отделявшую во Дворце правосудия помещения уголовной полиции от прокуратуры. Все скамьи в коридоре следователей были в этот час заняты, так как во двор недавно въехали две «салатницы», как здесь называют тюремные машины. Большинство тех, кто дожидался, сидя в наручниках между двух конвойных, были знакомы Мегрэ, и некоторые приветливо кланялись ему, пока он шел по коридору.
Следователь Комельо накануне несколько раз звонил комиссару. Это был худой, нервный человек, с черными, должно быть, крашеными, усиками и выправкой кавалерийского офицера. Первое, что он сказал Мегрэ, было:
— Изложите мне точно ход дела.
Комиссар послушно принялся перечислять находки, сделанные Виктором на дне канала Сен-Мартен; когда он упомянул, что голова так и не найдена, Комельо прервал его:
— Водолаз продолжает поиски?
— Я счел это бесполезным.
— Однако если туловище и конечности найдены в канале, то и голова должна быть где-то неподалеку.
Такие вот замечания и превращали служебные встречи с Комельо в сущее мучение для Мегрэ. Этот следователь не был единственным в своем роде, просто он наиболее полно воплощал в себе тип службиста, к которому комиссар питал глубокую антипатию. Его нельзя было считать дураком в общепринятом смысле; кто-то из адвокатов, кончавший курс вместе с Комельо, утверждал даже, что тот был одним из самых блестящих студентов своего выпуска.
Скорее всего, ум его просто был не способен примениться к некоторым сторонам реальной жизни. Он принадлежал к замкнутому кругу крупной буржуазии, с ее окостенелыми принципами и предрассудками, и не мог не судить обо всем с точки зрения этих принципов и предрассудков.
Комиссар терпеливо разъяснял:
— Прежде всего, господин следователь, Виктор знает этот канал, как вы или я знаем свои кабинеты. Он прошел по дну не менее двухсот раз, осмотрел его метр
— Мой водопроводчик тоже неплохо знает свое дело и слывет добросовестным малым. Это не мешает ему каждый раз, когда я его вызываю, доказывать, что в трубах не может быть никакой неисправности.
— Кроме того, в случаях, аналогичных нашему, редко бывает, что голову находят там же, где тело.
Комельо пытался понять; его острые глазки не отрывались от Мегрэ, пока тот продолжал:
— Объясняется это так. Насколько трудно установить, кому принадлежали разрозненные части тела — особенно, если они пробыли некоторое время в воде, — настолько легко опознать голову. Поэтому логично предположить, что тот, кто хотел от нее отделаться, мог потрудиться и отнести ее подальше.
— Предположим.
Мегрэ незаметно вынул левой рукой кисет с табаком и ждал, когда внимание его собеседника отвлечется, чтобы набить трубку.
Теперь комиссар стал рассказывать о г-же Калас и баре на набережной Вальми.
— Как вы туда попали?
— Случайно, честно говоря. Мне нужно было позвонить, а в ближайшем баре телефон был возле стойки и без кабины.
— Продолжайте.
Мегрэ упомянул об отъезде Каласа, о поезде на Пуатье, об отношениях хозяйки с рассыльным Антуаном Кристеном и о шрамах в форме полумесяца.
— Итак, эта женщина утверждает, что ей неизвестно, были или не были у ее мужа эти шрамы? И вы ей поверили?
Одна мысль об этом возмущала Комельо.
— Если говорить откровенно, Мегрэ, я не понимаю, почему вы не вызвали эту женщину и рассыльного к себе в кабинет для допроса, которые обычно у вас проходят успешно? Вы же, я думаю, не поверили ни слову из того, что она вам рассказала?
— Я не был бы столь категоричен.
— Утверждать, что она не знает, куда уехал ее муж и когда вернется!..
Мог ли такой Комельо, живший в привилегированном квартале, в квартире с окнами на Люксембургский сад, разбираться в психике каких-то Каласов?
Тем временем Мегрэ улучил момент и чиркнул спичкой: трубка его задымилась. Комельо, не выносивший табака, тотчас устремил на трубку пристальный взгляд, что он делал всегда, когда кто-нибудь осмеливался закурить у него в кабинете, но комиссар твердо решил сохранять безмятежный вид.
— Возможно, она говорила не правду, — уступил он. — Возможно также, что это была правда. Мы выудили из канала куски безголового тела. Речь может идти о любом человеке от сорока пяти до пятидесяти пяти лет. Ничто пока не позволяет нам установить, чье это тело. Сколько человек такого возраста исчезло за последние дни и сколько уехало, не сообщив точно, куда они едут? Могу ли я вызывать к себе госпожу Калас и обращаться с ней как с подозреваемой только потому, что у нее есть привычка пить тайком и ее любовник — молодой человек, который развозит товары на велосипеде и убегает при виде полиции? Как мы будем выглядеть, если завтра или через час где-либо отыщется голова и окажется, что это не Калас?