Мегрэ сердится
Шрифт:
— Пошли! — наконец сказал он словно с сожалением.
— Ты, конечно, согласишься с нами поужинать. В доме теперь, правда, не слишком весело после смерти племянницы, но…
Когда они уходили, Мегрэ заметил, что Жанна смотрит на них из своего темного угла; ему показалось, что она окинула злобным взглядом элегантный силуэт Эрнеста Малика.
Глава вторая Второй сын сборщика налогов
Малик и Мегрэ шли вдоль реки, и казалось, что первый ведет другого на поводке;
Ему и вправду было не по себе. Еще в школьные годы он недолюбливал Сборщика, да и вообще терпеть не мог людей, неожиданно возникающих из прошлого, которые дружески хлопают вас по плечу и позволяют себе называть вас на «ты».
К тому же Эрнест Малик был из такой породы людей, которая всегда настораживала Мегрэ.
Развязный, самодовольный, холеный, с прилизанными волосами, он шагал в своем прекрасно сшитом костюме из белой шерсти. Несмотря на жару, на лице его не было ни капли пота. Он уже вошел в роль вельможи, демонстрирующего свои владения бедняку. В глазах у него, как и прежде, когда он был мальчишкой, посверкивала искорка иронии, мелькал лукавый блеск, который, казалось, возвещал:
«Я ловил тебя на удочку прежде, поймаю и снова. Как ни вертись, а я умнее тебя…» Слева от них плавно изгибалась Сена, образуя излучину, обрамленную камышами, справа тянулись низкие ограды, отделявшие виллы от дороги, — одни совсем старые, другие почти новые.
Вилл было немного — четыре или пять, насколько мог судить комиссар. Нарядные дома прятались в больших, тщательно ухоженных парках. Через решетчатые ограды виднелись четкие ряды деревьев.
— А вот и вилла моей тещи, с которой ты имел счастье сегодня познакомиться, — сообщил Малик, когда они проходили мимо ворот с большими каменными львами, глядящими сверху на прохожих. — Старый Аморель лет сорок назад купил ее у какого-то финансового магната времен Второй империи.
В тени деревьев виднелось обширное здание, не слишком красивое, но весьма солидное и богатое. Тоненькие струйки воды, вращаясь, орошали лужайки, а старый садовник, словно сошедший со страниц каталога, выпущенного торговцем семенами, чистил граблями аллеи.
— Что ты думаешь о Бернадетте Аморель? — спросил Малик, повернувшись к бывшему соученику и устремив искрящийся лукавством взгляд прямо в глаза Мегрэ.
Мегрэ вытер пот с лица, а его спутник посмотрел на него так, словно хотел сказать: «Бедняга! Ты нисколько не изменился. Все тот же недотепа. Святая простота, хоть и не глуп».
Но вслух сказал:
— Пойдем! Я живу немного дальше, за поворотом… Ты помнишь моего брата? Хотя, правда, в лицее ты мог его и не знать. Ведь он был младше нас на три класса. Шарль женился на младшей дочери Аморелей, а я примерно в то же время женился на старшей. В летние месяцы брат живет в этой вилле вместе с женой и нашей тещей. Это у него на прошлой неделе погибла дочь.
Еще сто метров,
— Здесь начинаются мои владения. У меня несколько лодочек. Надо же как-то развлекаться в этой дыре!.. Ты увлекаешься парусным спортом?
Какая ирония прозвучала в его голосе, когда он спросил у толстого Мегрэ, занимается ли тот парусным спортом, указав на одно из хрупких суденышек, привязанных между бакенами.
— Сюда…
Решетка с позолоченными стрелами. Аллея, усыпанная светлым блестящим песком. Парк спускался по отлогому склону, и скоро они увидели здание в современном стиле, куда более обширное, чем вилла Аморелей. Слева — теннисный корт, утрамбованный красневшим на солнце песком. Справа — бассейн.
А Малик, становясь все более развязным, напоминал красивую женщину, небрежно играющую с бриллиантовой брошью, которая стоит миллионы. Казалось, он хотел сказать: «Смотри в оба, увалень! Ты находишься у Малика. Да, у того самого малыша Малика, которого все в лицее пренебрежительно называли Сборщиком, потому что его папа целые дни проводил в кассе неприметной конторы».
К Малику подбежали два датских дога и принялись лизать ему руки, а он принимал эти смиренные знаки преданности, словно не замечая их.
— Если хочешь, можно посидеть на террасе и выпить аперитив, пока не позвонят к ужину… Мои сыновья, должно быть, катаются на лодках.
Во дворе за виллой шофер без пиджака мыл из шланга мощную американскую машину, ослепительно блестевшую хромированными частями.
Они поднялись по ступенькам на веранду и расположились под красным зонтом в плетеных креслах, глубоких, как кресла в клубах. К ним тут же поспешил дворецкий в белой куртке, и Мегрэ почувствовал себя так, словно находится не в частном доме, а в курзале на водах.
— Розовый? Мартини? Манхаттан?.. Что предпочитаешь, Жюль? Если верить легендам, которые печатаются о тебе в газетах, ты больше всего любишь кружку пива у цинковой стойки… К сожалению, цинковой стойки я еще здесь не устроил. Но, наверное, устрою. Вот будет забавно!.. Два Мартини, Жан! Не стесняйся, можешь курить свою трубку… Так о чем же мы говорили? Ах да… Так вот, разумеется, мой брат и невестка порядком потрясены этой историей. Это была их единственная дочь, понимаешь? Моя невестка никогда не отличалась крепким здоровьем…
Казалось, Мегрэ не слушает. И все же слова Малика автоматически запечатлевались в его памяти.
Погрузившись в кресло, полузакрыв глаза, с зажженной трубкой в зубах, с недовольной миной на лице, он рассеянно любовался пейзажем, который действительно был очень красив. Солнце клонилось к закату и становилось пурпурным. С террасы, где они находились, видна была излучина Сены, обрамленная покрытыми лесом холмами, на одном из которых выделялся яркой белой полосой спускающийся к берегу карьер.